Александр Маркович

Александр Маркович

ВЕКТОР СВОБОДЫ

Эссе

Счастье, справедливость, свобода – для нас это не только отвлечённые философские категории, но и стимулы нашего повседневного бытия. Всю свою жизнь мы стремимся достичь счастья, добиться справедливости, обрести свободу, не очень чётко, однако, понимая, что собой представляют сами эти понятия.

Между счастьем, справедливостью и свободой существуют интуитивно ощущаемые нами связи. Нам кажется, что счастье должно опираться на справедливость и что не может быть полного счастья без свободы. Нам кажется, что справедливость – это счастье и свобода для всех. Но вот как нам следует относиться к свободе? Ведь она, как известно, далеко не всегда ведёт к справедливости и счастью.

Подсознательно мы ощущаем многозначность и опасную противоречивость свободы, мы осознаём её величайшую ценность и, вместе с тем, боимся её. Так что же она такое – эта таинственная, ускользающая от нашего понимания свобода? Можно ли считать свободу природным феноменом или же она, подобно счастью и справедливости, является лишь одним из фантомов нашего разума?

Свобода как условие движения материи

Свобода всегда была для человека некой загадочной «вещью в себе». Спиноза, например, считал, что свободу можно определить лишь исходя из неё самой: «Свободной называется такая вещь, которая существует по одной только необходимости своей собственной природы и определяется к действию только сама собой» (1).

Но нам стоит, пожалуй, начать не с определения самого понятия «свобода», а с более наглядного математического представления меры свободы. В механике эта мера определяется так называемым числом степеней свободы. Под этим понимают число возможных перемещений физического тела. Так, одну степень свободы имеет тело, которое может двигаться лишь по одной определённой траектории, как например поршень в цилиндре или шар, катящийся по жёлобу. Тело, способное произвольно перемещаться по плоскости или по сферической поверхности, обладает двумя степенями свободы (его движение в каждый момент времени описывается двумя независимыми координатами; например, путь корабля отмечается координатами широты и долготы). В то же время, движение самолёта предполагает наличие уже трёх степеней свободы, так как его положение определяется, кроме двух географических координат, ещё и высотой. Физическое тело, полностью свободное в своём перемещении, имеет шесть степеней свободы, потому что возможны три его поступательных движения (вдоль трёх осей прямоугольной системы координат) и три вращательных (вокруг каждой из этих осей).

В реальности на движение тела всегда накладываются какие-нибудь ограничения, и тогда число степеней свободы данного тела уменьшается. Если, например, самолёту предписан полёт на определённой высоте, то это равносильно уменьшению числа его степеней свободы с трёх до двух. В принципе, в любой материальной системе физические тела находятся в определённых пространственно-временных и причинно-следственных связях друг с другом. Поэтому никакой материальный объект не может быть абсолютно свободным, полностью независимым от других объектов, от окружающей среды.

Перейдём теперь к определению самого понятия свободы. Под свободой – в широком смысле – обычно понимают полное или частичное отсутствие препятствий, запретов, ограничений в совершении какого-нибудь действия, а также отсутствие зависимости от чего-либо или от кого-либо. Исходя из этого определения, можно сказать, что в механике свобода является одним из условий движения, а если говорить ещё шире – о материи вообще, то свобода определяет потенциальную возможность изменения состояния любой материальной системы.

Итак, свобода оказывается объективным фактором, от которого зависят конкретные условия движения, а, тем самым, и развития материи. Понятие свободы универсально: оно применимо практически ко всем формам движения материи – к неорганическому миру, к живой природе и, конечно, к человеческому обществу (2). Таким образом, свобода может считаться одним из фундаментальных аспектов мироздания.

Всеобщий характер понятия «свобода» подтверждается также и связью его с понятием «энергия». Высвобождение энергии сопровождается выходом на свободу ранее скрытых природных сил. Так, накопленная энергия атмосферных циклонов находит выход в ураганах, ядерная реакция высвобождает внутриатомную энергию и т.д. Аналоги такого рода процессам можно найти и в человеческом обществе: рост внутреннего напряжения общественных отношений находит выход в революции или радикальных реформах, скрытая энергия пассионарного напряжения этноса разряжается его внешней экспансией (3). Во всех таких случаях выброс энергии сопровождается всплеском свободы. В свою очередь, возрастание степени свободы системы способствует проявлению её внутренних энергетических возможностей.

Свобода как идея развития

Заметим одно очень важное обстоятельство. В рассмотренных выше примерах число степеней свободы определялось только потенциальной возможностью движения – это число не зависело от того, совершается ли то или иное движение на самом деле. Отсюда следует, что понятие свободы связано, прежде всего, с идеей движения, изменения материальной системы. Лишь во вторую очередь – на основе такой «идеи» – решается (кем-то или чем-то) вопрос о том, осуществится ли это изменение.

Итак, начав с материалистических рассуждений о механическом движении физических тел, мы парадоксальным образом пришли к вполне идеалистическому представлению о том, что идея движения (развития) первична и, в сущности, независима от самого движения.

Из этого, между прочим, можно сделать вывод о том, что не следует ставить резко альтернативно вопрос о первичности материального или идеального, материи или сознания (духа). Многие философы теперь признают, что этот, всегда так волновавший марксистов, «основной вопрос философии» в значительной мере потерял свою актуальность. Вот мнение одного из них: «Структура «человек», воплощаясь в нашем мире, автоматически облекается в материю-сознание. (...) ...Поэтому оба эти направления «правы»: и материализм, признающий первичность материи, и идеализм, признающий первичность сознания. Мир действительно может быть рассмотрен как с одной, так и с другой позиции» (4, с. 96, 97). В ХХ веке философия экзистенциализма, отодвинув на второй план обсуждение вопроса о первичности материи или сознания, целиком обратилась к «философии жизни» – к проблемам, непосредственно волнующим и отдельного человека, и человечество.

Следует, между прочим, отметить, что идеалистическая позиция, полагающая дух, идею непременным условием существования материи, позволяет рассматривать мир как разумно организованную систему, в которой предполагается наличие определённого порядка и какого-то смысла. «...Я не могу представить себе Вселенную и человеческую жизнь без какого-то осмысляющего их начала, без источника духовной «теплоты», лежащего вне материи и её законов», – писал А.Д.Сахаров (5).

Мысль о первичности «идеи» в процессе творения и развития мира – это первооснова всех монотеистических религий. В частности, согласно представлениям иудаизма, «во всё время Творения следовал Он шаг за шагом словам Торы, придавая вселенной тот вид, который соответствует плану, содержащемуся в Торе» (6). О такой же очерёдности развития мира напоминает и известное изречение Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (1:1).

Свобода на фоне необходимости и случайности

Поясненим смысл относящихся к нашей теме философских понятий на простом примере работы пассажирского лифта в многоэтажном здании. (Все важные термины будут выделены в тексте данного раздела жирным шрифтом.)

Прежде всего нужно сказать, что лифт как механическая система воплощает в себе определённую конструктивную идею движения, а именно: кабина лифта, обладая одной степенью свободы, должна двигаться вертикально вверх или вниз. После нажатия кнопки управления кабина будет двигаться до остановки её на соответствующем этаже – именно в этом заключена необходимость существования и правильного функционирования системы «лифт-человек». Таким образом, необходимость отражает наиболее существенные свойства систем и объективные причинно-следственные связи между явлениями. Она определяет, тем самым, закономерную очерёдность событий: так, в нашем примере одно событие (нажатие кнопки) неизбежно вызывает другое событие (движение кабины лифта).

Хотя функционирование лифта обусловлено необходимостью, в его работе присутствует и некая неопределённость: ведь заранее не известно, на каком из этажей произойдёт в очередной раз остановка кабины лифта. Понятно, что это зависит от того, какую именно кнопку нажмёт пользователь лифта, то есть от случайности. Случайность, таким образом, определяет собой возможное, но не обязательное развитие событий в пределах существующей необходимости. То есть можно сказать, что случайность вносит в мир необходимости элементы свободы.

Во многих случайных процессах, несмотря на всю их кажущуюся хаотичность, прослеживается определённая закономерность. Так, если в нашем примере подсчитать количество остановок кабины лифта на каждом из этажей, то это количество – при большом числе событий (движений) – окажется для всех этажей примерно одинаковым. Таким образом, единичные – случайные и непредсказуемые – события подчинены здесь некоторой общей, вполне закономерной, необходимости. В видимом хаосе случайных явлений заключён скрытый, порой совершенно не очевидный закономерный порядок. Общая тенденция хаотического процесса как бы «пробивает себе дорогу» сквозь многочисленные необязательные случайные события, которые – в своей совокупности – оказываются формой проявления необходимости.

Изолированно, независимо друг от друга, необходимость и случайность не существуют, они взаимодействуют в неразрывном диалектическом единстве, которое лежит в основе любого процесса развития. Так, в нашем примере нажатие той или кнопки в кабине лифта было случайным, а последующее движение кабины на соответствующий этаж – необходимым (обусловленным самой конструкцией лифта).

Объективная возможность появления данного случайного события (то есть его достоверность) оценивается с помощью математического понятия вероятности. Вероятность служит мерой повторяемости случайного события. Если, в нашем примере, кабина лифта находится на первом этаже девятиэтажного здания, то вероятность её подъёма на каждый из восьми верхних этажей будет, очевидно, равна 1/8 (при условии, что не существует никаких предпочтений для поездок на какие-то определённые этажи). При изменении внешних обстоятельств данная вероятностная закономерность может быть нарушена и заменена другой. Так, если кто-то из жильцов, предположим, шестого этажа пригласил на вечер гостей, то в этот период количество поездок на шестой этаж увеличится, и распределение вероятности остановок лифта по этажам станет иным.

В нашем примере случайное событие (остановка кабины лифта на том или ином этаже) было следствием проявления свободы воли (или свободы выбора) человека, пользующегося лифтом. Эта свобода связана с неотъемлемой возможностью человека осуществлять свой выбор и действовать (или не действовать) в соответствии со своими целями и интересами. Свобода выбора составляет самую суть существования человека как единственного разумного существа на планете: «Для человека быть – означает выбирать...», – отмечал Сартр (цит. по (7), с. 140). Принимая какое-либо решение, мы, по большому счёту, берём на себя ответственность за управление миром – свобода человека оказывается подобной свободе Бога.

Однако в полной мере человек свободен лишь в сфере своего сознания – безгранична лишь свобода идей. Реальная же свобода человека, свобода действий, всегда скована необходимостью. Эта свобода конкретна, относительна и ограничена – условиями, существующими в тот или иной момент в данной материальной системе. Условия эти могут быть чем-то или кем-то изменены: например, пассажир лифта может внезапно заболеть или умереть, лифт вследствие поломки может остановиться, наконец, само здание может быть разрушено (землетрясением, пожаром и т.п.). В новых условиях происходит переход к новой необходимости, и человек сможет проявить свою волю только в соответствии с изменившимися условиями.

Свобода как дар Бога

В принципе, ничем не ограниченной, абсолютной свободой может обладать только всемогущий Бог. Некоторые теологи считают, однако, что Бог мог быть абсолютно свободен лишь до начала акта творения мира, а затем степень Его свободы постепенно снижалась – по мере того, как вступали в силу установленные Им идеи-законы, определившие развитие мира. При нарушении Богом этих законов мир не мог бы существовать в том виде, в каком он был задуман и создан (например, при изменении состава молекулы воды исчезли бы все известные нам формы жизни).

Самая наглядная «уступка» Богом части своей свободы – это наделение человека свободой выбора: «Есть определённые области, над которыми Бог не пожелал иметь власти: примером является дарованная человеку свобода воли» (А.Пикок; цит. по (8), с. 40). Именно эта свобода сделала потомков Адама людьми: без неё они не были бы активно действующими творцами истории. Лишившись свободы, человек оказался бы или послушным Богу ангелом, «духовным роботом», который заранее «запрограммирован» на свершение одного только добра, или противником Бога – демоном, который способен творить только зло. Но люди – не ангелы и не демоны; видимо, они нужны Богу в другом – человеческом – качестве.

В процессе развития мира Бог, видимо, возлагал определённые надежды на род человеческий, который, однако, часто этих надежд не оправдывал. В Танахе (Ветхом Завете) говорится, например, о глубоком разочаровании Творца состоянием допотопного человечества: «И пожалел Бог, что создал человека на земле, и скорбь объяла Его. И сказал Бог: “Я сотру с лица земли человека, которого сотворил – человека, и скот, и земных животных, и птиц небесных. Сожалею, что Я сотворил их”» (Бытие, 6: 6, 7). Вероятно Бог – в силу собственного самоограничения и по принятым Им самим «правилам игры» – не мог ограничить свободу человека и влиять на его выбор. Человек, это жалкое творение, «созданное Богом из праха земного», должен был сам выбирать свою дорогу.

В дальнейшем, по мере движения библейской истории, люди получали всё меньше прямых указаний Бога, обретая, тем самым, всё большую свободу, – впрочем, далеко не всегда себе во благо. Широко обсуждаемое (а некоторыми – и осуждаемое) «невмешательство Бога в Холокост» может иметь вполне логичное объяснение. Оно заключается в предположении, что Бог неуклонно реализует право человечества на самостоятельный выбор путей своего исторического развития. И только само человечество должно отвечать за все свои действия и в целом – за свою судьбу.

Свобода, этот бесценный, но и опасный дар Бога, даёт человечеству огромную власть над миром. Поэтому дарованная человеку свобода воли должна быть уравновешена требованием полной его ответственности. Это один из важнейших постулатов многих религий и большинства этических кодексов. Человечеству в ходе его развития пришлось постепенно осознавать необходимость ограничения собственной свободы.

Субъективные ограничения свободы

История человеческого общества – это история принудительных и добровольных, юридических и этических, ограничений свободы воли человека.

Эти ограничения носят, большей частью, запретительный характер, они – с большей или меньшей категоричностью – указывают что человеку делать не следует.

Такими запретительными ограничениями – в нашем примере с лифтом – могут быть пункты инструкции по безопасному его использованию: нельзя препятствовать закрыванию дверей кабины, не следует разрешать маленьким детям самостоятельно пользоваться лифтом и т.д. Люди, в принципе, могут нарушать эти запреты, но, скорее всего, они – из страха наказания или из стремления к своему и общему благу – будут им следовать, добровольно ограничивая тем самым свою свободу. Кроме различных правил безопасности, производственных норм и т.п., в обществе действуют юридические нормы более общего характера – в частности, законы о непричинении вреда (например, человек, намеренно повредивший лифт и создавший тем самым угрозу жизни людей, подлежит уже уголовной ответственности).

Обратимся теперь к запретительным ограничениям морального характера. Например, согласно предписаниям иудейской религии запрещается в субботу совершать действия, в которых проявляется разумная власть человека над природой. В частности, верующему не следует нажимать кнопку в кабине лифта, поскольку приводя в действие механизм лифта, человек изменяет состояние данной системы – творит нечто новое. Поэтому в Израиле лифты запрограммированы так, что в субботу кабина автоматически останавливается на каждом этаже (либо её движением может управлять лифтёр-нееврей). В другой стране человек, придерживающийся религиозных обычаев иудаизма, может, конечно, столкнуться с необходимостью нажимать кнопки лифта в субботу; однако, он будет всячески этого избегать – и, как правило, вовсе не из страха перед Божьим наказанием.

Задумаемся: какая же необходимость принуждает религиозного человека поступать вопреки собственным удобствам и соображениям практической полезности? Поначалу эта необходимость может показаться достаточно эфемерной – она есть не что иное как всего лишь осознание человеком своего морального долга. Кант назвал такого рода необходимость категорическим императивом – это моральный закон, который каждый человек сам для себя устанавливает и которому он старается неизменно следовать, – иногда вопреки любой другой, естественной, природной, необходимости. Область нравственного долга находится, таким образом, вне природы и её законов, вне жёстких причинно-следственных связей материи. Кант считал, что подчинение человека природной необходимости является вынужденным и поэтому оно ведёт к несвободе; тогда как следование категорическому императиву, долгу, добровольно принятому на себя человеком, может дать ему независимость от «слепых» сил природы и подлинную, внутреннюю, свободу. Таким образом, осознанное противостояние человека причинно-следственной логике физической необходимости оборачивается победой человеческого духа над равнодушным к нему миром природы. При этом законы этики и религии, не вытекающие неопосредственно из законов физического мира, становятся для человека не менее необходимыми, чем законы природы.

Иногда правовые и моральные предписания ограничивают свободу человека ещё и тем, что указывают что ему следует делать в тех или иных обстоятельствах. Примером правовой нормы такого рода может служить требование о вызове диспетчера при аварийной остановке лифта, примером этической нормы – правило вежливости, согласно которому мужчинам следует пропускать в лифт впереди себя женщин и старших по возрасту.

Отметим, между прочим, что во всех моральных кодексах большинство (примерно 60-70%) норм являются запрещающими; к таким относятся, например, семь из десяти заповедей Моисея и 365 из всех 613 заповедей Торы. Что касается юридических норм, то в них, тем более, огромное большинство статей имеет запретительный характер.

Однако ещё в эпоху античности римская традиция ограничивала власть закона «естественной» свободой человека: «Свобода есть естественная способность каждого делать то, что ему угодно, если это не запрещено силой или правом» (Дигесты Юстиниана Великого, VI век н.э.). Много позже этот принцип был воспроизведен в 5-й статье Французской Декларации Прав человека и гражданина 1789 года: «Всё, что не запрещено законом, то дозволено и никто не может быть принужден делать то, что не предписано законом» (9). Итак, сами ограничения свободы должны быть строго ограниченными: запрещено может быть только нечто вполне определённое и чётко очерченное этическим или юридическим кодексом. Всё остальное, безграничное и непредвидимое, должно, как правило, разрешаться.

Оптимум свободы

Вопрос о допустимой свободе человека является ключевой проблемой любой этики. Идеальной должна считаться этика, в которой степень свободы определяется не формальными нормами, а нравственной интуицией самого человека. Подлинный homo moralis ограничивает свою свободу добровольно, подчиняясь велениям совести и нравственного долга (категорического императива). «Живет свободно только тот, кто находит радость в исполнении своего долга, кто обдумал тот путь, который он должен пройти в жизни; кто подчиняется нравственному закону не из страха, а уважает и слушается его потому, что считает, что так должно; над кем нет иной власти, кроме собственного желания и суждения» (Цицерон, цит. по (10)).

Однако так обстоит дело лишь в идеале. В процессе своего исторического развития человек, постепенно освобождаясь от гнёта природной необходимости, всё чаще оказывался в плену непререкаемого авторитета этических и религиозных догм. Слишком большая «зажатость» навязанными извне морально-религиозными нормами лишает людей подлинной свободы выбора и в какой-то степени снимает с них ответственность за собственные поступки и за состояние общества. Чем меньше у человека имманентной свободы, тем менее проявляется в нём подлинное этическое начало, о котором говорилось выше. В пределе, абсолютное подавление свободы выбора ведёт к «нулевой этике», человек превращается в «этического раба».

С другой стороны, ничем не ограниченная свобода воли тоже уничтожает этику. Свобода, полностью отделенная от этической необходимости, превращается в произвол. Конечно, человек, не подчиняющийся никаким моральным нормам, не обременённый совестью, этим внутренним ограничителем поступков, может чувствовать себя вполне свободным; он – по сравнению с другими людьми – обладает гораздо большей свободой выбора. Однако действия такого человека и вся его жизнь – это несчастье для общества и, в конечном счёте, и для него самого.

Полная свобода человеческих отношений теоретически возможна. Но такая свобода будет сопровождаться и полной безответственностью. Это даже не анархия, которая на самом деле предполагает лишь отказ от государства – на основе добровольного следования граждан известному принципу Цицерона: «Мы должны быть рабами законов, чтобы стать свободными». Общество, полностью свободное от моральных и юридических норм, – это фактический возврат к первобытному стаду архантропов. В таком обществе очень скоро возобладает – на основе естественного неравенства – право сильного, то есть там снова появятся рабы и рабовладельцы. Таким образом, неограниченная свобода способна диалектически превращаться в свою противоположность – в максимальную несвободу.

Итак, в вопросах допустимой меры свободы всякая крайность оборачивается нелепостью и регрессом. Для каждого этапа развития той или иной цивилизации существуют оптимальные уровни этической и юридической свободы. Если общество – путём познания объективной необходимости – сумеет определить эти уровни и выработать соответствующие нормы, то тем самым оно обеспечит себе наиболее благоприятные условия развития. К сожалению, мы знаем, что далеко не всегда общество на это способно.

Свобода как результат познания

Как показано выше, свобода человека заключается в возможности проявления им своей воли. Эта возможность зависит от объективно существующих внешних условий, и в этом смысле свобода подчинена необходимости. Чем лучше человек (и общество в целом) познает эти условия, осознает эту необходимость, тем больше у него шансов проявить свою волю, и, следовательно, тем полнее будет его свобода. Образованный человек лучше понимает реальные возможности выбора своих действий, поэтому он и внутренне, и в житейских обстоятельствах свободнее необразованного. Невежда тоже обладает потенциальной свободой, но он беспомощен в её реализации, так как не способен адекватно определить границы возможного.

Легко себе представить, какова мера свободы, например, человека, впервые в жизни вошедшего в кабину лифта и не имеющего ни малейшего представления о его работе, – по сравнению с возможностями человека, понимающего основные причинно-следственные связи в действии данной системы. Первый оказывается рабом необходимости, тогда как второй, обладая знанием, по-настоящему свободен – в рамках осознанной им необходимости. Понимание объективных законов развития природы и общества, знания и компетентность человека являются непременными условиями эффективной реализации свободы воли. «И познаете истину, и истина сделает вас свободными», – сказано в Евангелии от Иоанна (8:32).

Приведём ещё один пример. Водитель автомашины абсолютно свободен в выборе своего маршрута и способа движения к поставленной цели – но только до тех пор, пока проблема этого движения не вышла из сферы идеальных представлений. При реальном же движении вступают в силу многочисленные ограничивающие факторы: технические характеристики машины, физиологическое возможности водителя, правила дорожного движения, сигналы светофоров и т.п. И чтобы достичь цели, водителю необходимо, прежде всего, адекватное понимание всех этих ограничивающих факторов. Без такого понимания не будет и реальной свободы движения.

Впервые определение свободы как осознанной необходимости было предложено Спинозой (а вовсе не Гегелем, на которого ссылались Энгельс и Маркс, а за ними – Ленин и другие видные марксисты). Спиноза считал, что человек, являясь частью природы, изначально несвободен, он зажат «тисками» необходимости и зачастую слепо ей следует, действуя как некий «духовный автомат». Условием обретения свободы является активная познавательная деятельность человека, ясное и точное знание. «Свобода – в том, чтобы жить, руководствуясь только разумом»; «не смеяться, не плакать, не проклинать, а понимать», – вот кредо Спинозы. Итак, человек свободен в той мере, в какой он способен познать необходимость и следовать ей.

Гегель, вслед Спинозой и Шеллингом, тоже считал познание необходимости непременным условием обретения свободы. По Гегелю, человек, имеющий «способность принимать решение со знанием дела», может «возвыситься над необходимостью» – это и есть конечная цель познания.

Большинство марксистов понимало знаменитую формулу «свобода есть познанная необходимость» слишком буквально. Познание необходимости не выражает всей сущности свободы, оно служит лишь способом обретения свободы. Кроме того, мы видели, что свобода является универсальным условием движения материи, она имеет, поэтому, всеобщий характер (тогда как познание свойственно только человеку).

Можно соглашаться с известной мудростью Экклесиаста: «кто умножает познания, умножает скорбь» (1:18), но невозможно отрицать, что, умножая в ходе истории свои познания, человечество умножало тем самым и свою свободу.

Бремя свободы

Может показаться, что неукротимая воля к познанию и сам Бог ведут человека к обретению подлинной свободы: «К свободе призваны вы, братия...» (Послание к Галатам, 5:13). Но как часто люди сами отказываются от свободы, предпочитая ей несвободу!

Свобода выбора ко многому обязывает, поэтому она часто оказывается для людей тяжким бременем: «Быть личностью трудно, быть свободным – значит взять на себя бремя. Легче всего отказаться от личности и от свободы, жить под детерминацией, под авторитетом» (11). Поэтому люди далеко не всегда считают свободу благом и одним из условий своего счастья.

Свобода требует решимости и мужества, способности принимать и отстаивать рискованные решения, она часто связана с переживаниями и опасностями. Известный писатель и педагог С.Л.Соловейчик исчерпывающе точно говорит о «бремени свободы»: «Для духовно развитого свобода – крылья, для неразвитого – бремя. Поскорее сбросить его с себя, взвалить на плечи другого! (...) По всем представлениям человек должен бы стремиться к свободе – но нет, он стремится прочь от нее, бежит от самостоятельности. Это, так сказать, восьмой смертный грех: конформизм. Человек не хочет быть свободным даже в мыслях!» (12).

Мнение о том, что человек везде стремится к свободе и всегда готов за неё бороться, является ошибочным. Немецкий философ и социальный психолог Эрих Фромм в своей книге с характерным названием «Бегство от свободы» писал (в 1941 году): «Нам пришлось признать, что в Германии миллионы людей отказались от своей свободы с таким же пылом, с каким их отцы боролись за нее; что они не стремились к свободе, а искали способ от нее избавиться; что другие миллионы были при этом безразличны и не считали, что за свободу стоит бороться и умирать» (13).

Итак, «большинство людей в действительности не хочет свободы потому что она предполагает ответственность, а ответственность большинство людей страшит», – отмечал Зигмунд Фрейд. И опыт истории свидетельствует, что страх этот бывает оправданным: кто-то сказал, что свобода без ответственности, без культуры – это день открытых дверей в зоопарке. Общество, не готовое к повышенной ответственности своих членов, склонно впадать в анархию. (Между прочим, теоретики анархизма (М.А.Бакунин, П.А.Кропоткин) понимали свободу не как вседозволенность, а как высшую степень развитости общественного сознания, при которой индивидуум и гражданское общество способны сами ограничивать свою свободу, а не ждут этого от государства.)

Западная цивилизация веками пыталась уравновесить возрастающую свободу граждан соответствующим ростом их ответственности. Можно сказать, что в результате долгих и мучительных усилий это, в какой-то мере, удалось сделать. С другой стороны, мы знаем примеры неудачи такого рода усилий: так, в России конца ХХ века внезапный взрыв захлестнувшей общество свободы произошёл без необходимой подготовки к этому общественного сознания. Поэтому общество в целом оказалось не способным взять на себя ответственность за судьбу страны, и вскоре оно с готовностью от этого бремени отказалось. Вторая попытка адаптации России к свободе, в целом, не удалась. (Первая такая попытка, также неудачная, была предпринята между февралём и октябрём 1917 года.)

Кроме желания избежать ответственности, на пути к свободе лежит ещё вековечный камень рабства. Очень точно говорит об этом герой романа Достоевского Иван Карамазов: «...Ничего и никогда не было для человека и человеческого общества невыносимее свободы! (...) Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться. (...) Или ты забыл, что спокойствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра и зла? Нет ничего обольстительнее для человека как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее» (14, с. 317, 319, 320).

С другой строны, слишком часто человек оказывался перед необходимостью выбора между благополучием и свободой. Иван Карамазов говорит и об этом: «...Кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: “Лучше поработите нас, но накормите нас”. Поймут наконец сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда, никогда не сумеют они разделиться между собою! Убедятся также, что не могут быть никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики» (14, с. 318). Значительно короче выразился Джон Бойд-Орр (шотландский педагог, лауреат Нобелевской премии мира 1949 года): «Если предложить людям выбор между свободой и сэндвичем, они выберут сэндвич». Но кого можно упрекать за это? С незапамятных времён всегда находились люди, которым нужны были, прежде всего, реальные материальные блага, а не призрачная свобода: «И стал народ как бы роптать на Бога... (...) А сброд, который среди них, стал проявлять прихоти, и снова заплакали сыны Израиля, и сказали: “Кто накормит нас мясом? Помним мы рыбу, которую [будучи рабами – А.М.] ели в Египте даром, огурцы и дыни, и зелень, и лук, и чеснок. А теперь душа наша иссохла, нет ничего, кроме мана этого [манны небесной], что перед глазами нашими!”» (Числа, 11: 1, 4-6, (15)).

И Февральская революция 1917 года началась с лозунгов «Хлеба!», «Долой войну!» Это уже потом, как бы на втором плане, возникли требования «интеллигентской» свободы, о которой так вдохновенно писал в апреле 1917-го Велимир Хлебников: «Свобода приходит нагая, / Бросая на сердце цветы, / И мы, с нею в ногу шагая, / Беседуем с небом на ты» (16). Ничем хорошим эти беседы, как известно, не кончились.

Жажда свободы

Бегство от свободы не исчерпывает, разумеется, всех аспектов отношения к ней человека. Обстоятельства общественного бытия становятся иногда для большинства людей настолько невыносимыми, что свобода оказывается для них не менее необходимой, чем хлеб. Такая обстановка сложилась, например, в июне 1956 года в Польше, когда рабочие Познани вышли на улицы под лозунгом «Свободы и хлеба!» (именно так: свобода была для них на первом месте!); эти волнения были жестоко подавлены, погибло более 60 демонстрантов.

Борьбу за свободу люди ведут непрерывно, со времени появления первых цивилизаций: древнейшее известное историкам восстание угнетённого народа было в XXIV веке до н.э. (!) в шумерском городе-государстве Лагаше; в XVIII веке до н.э. в Древнем Египте произошло потрясшее всю страну восстание рабов и бедняков (17).

Что же побуждает людей периодически восставать против различных форм рабства – экономического, политического, национально-религиозного, культурно-языкового? Что заставляет их так самоотверженно стремиться к свободе и отдавать за неё свои жизни?

Ответ на эти вопросы зависит, конечно, от конкретных социально-экономических условий существования общества. Но есть, на наш взгляд, один общий фактор, который во все времена – начиная с восстаний рабов на Древнем Востоке и кончая национально-сепаратистскими движениями нашего века – побуждал людей стремиться свободе. Этим универсальным фактором является потребность людей в справедливости.

Вопрос о том, что следует понимать под справедливостью, достаточно сложен, поэтому ограничимся здесь лишь указанием на главный аспект справедливости, который заключается в требовании равноправия (но не равенства людей, как многие ошибочно полагали, а именно равенства прав). Вот как трактовал понятие равенства Михаил Бакунин, один из величайших апологетов свободы: «...Речь идет о серьезном равенстве... основанном на чистой справедливости, которое требует такого политического и социального устройства общества, в котором самая широкая свобода предоставляется на деле и по праву всем и в котором каждый человек при своем появлении на свет мог бы найти равную возможность для своего развития и использовать всё разнообразие качеств, способностей и сил, которыми его наделила природа» (18).

Идея равноправия послужила основой Всеобщей декларации прав человека (принята 10 декабря 1948 года на Третьей сессии Генеральной Ассамблеи ООН). Там сказано: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. (...) Каждый человек должен обладать всеми правами и всеми свободами, провозглашенными настоящей Декларацией, без какого бы то ни было различия...» (19, статьи 1, 2). Такое равноправие может быть реализовано лишь при соблюдении обществом базовых прав и свобод, перечисленных в той же Декларации. В настоящее время эти положения имеют силу закона в большинстве государств мира.

Развитое общество стремится компенсировать природное неравенство людей, создавая условия для поддержки социально слабых групп населения (детей, престарелых, инвалидов, некоторых национальных меньшинств). Этим и достигается, в в итоге, реальная социально-экономическая справедливость. Но создаётся она не за счёт пропагандируемого марксистами равенства в нищете, а за счёт перераспределения богатств, полученных развитым обществом благодаря экономической свободе.

Ограниченность марксистских взглядов на справедливость подчёркивалась многими; вот, в частности, мнение украинского философа Александра Воина: «Отсутствие экономической справедливости и экономическое неравенство трактовались марксизмом как источник всех бед всех времён и народов... История хорошо показала ошибочность этой концепции...» (20, с. 159, 160).

Понятие справедливости применимо ко всем сторонам общественной жизни – экономической, политической, этической, национально-религиозной, культурно-языковой. Жажда справедливости – в самом широком смысле – вызвана стремлением людей к правде и благу, к равновесию и гармонии всего общественнного уклада жизни, к утверждению в себе и других высшей меры жизненного порядка. Требование справедливости – это один из самых древних императивов человечества. В защиту справедливости древнееврейские пророки порой готовы были судиться с самим Богом: «Праведен будешь Ты, Господи, если я стану судиться с Тобою; и однако же буду говорить с Тобою о правосудии: почему путь нечестивых благоуспешен, и все вероломные благоденствуют?» (Книга Иеремии, 12:1).

Отсутствие справедливости в общественных отношениях, наличие нелепых, противоестественных ограничений – это и есть главная, наиболее общая причина всех освободительных войн и революций, лозунгом которых всегда была борьба за свободу.

Противоречивость свободы

Можем ли мы теперь утверждать, что свобода есть благо, которое везде и всегда нужно отстаивать любой ценой? Увы, в истории человечества слишком много было примеров того, как отчаянная борьба с неоправданными ограничениями прав и свобод приводила к ещё более жестоким ограничениям. Свобода, вырванная в кровопролитных схватках революций и войн, часто оборачивалась несвободой. В результате многие могли бы сказать словами Герцена: «Я вижу слишком много освободителей, я не вижу свободных людей...»

«Разрушительные революции, порожденные иррациональной свободой, ввергают в анархию, анархия же порождает рабство и тиранию. (...) Свобода в своей динамике, в своей внутренней диалектике приводит к тирании, к самоистреблению. (...) Выхода из трагедии свободы не видно, свобода обречена на гибель, в недрах самой свободы скрыт яд ее разрушений» (21).

Говоря о тех, кто безоглядно жаждет свободы любой ценой, Достоевский, устами Великого инквизитора из «Братьев Карамазовых», предупреждал: «Свобода, свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят самих себя, другие, непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим...» (14, стр. 324).

Безоговорочное отождествление свободы с добром – это, безусловно, одна из опасных иллюзий нового времени.

И что же – должны ли мы согласиться с тем, что свобода – это зло? Но разве несвобода лучше? Когда и где несвобода служила добру? – быть может, лишь в виде редких исключений, в краткие переломные моменты истории. Ведь так можно сказать, что и демократия есть зло – ввиду присущих ей недостатков. Любой аспект общественной жизни имеет свою негативную сторону и способен – в своих крайних, экстремальных проявлениях – превращаться в свою противоположность.

«Свобода опасна, но только она обеспечивает нам безопасность», – эта парадоксальная мысль американского писателя Гарри Эмерсона Фосдика очень точно выражает безусловную необходимость свободы для человечества. Именно свобода, а не, скажем, справедливость или всеобщее счастье, оказывается самодовлеющей целью и непреходящей ценностью для любого развитого общества.

«Свобода! Только свобода, полная свобода для каждого и для всех! (...) Быть свободным – это право, долг, всё достоинство, всё счастье, всё назначение человека. Это – исполнение его предназначения. Быть неспособным к свободе – значит быть неспособным к человечности. Лишить человека свободы и средств к достижению её и пользования ею – это не просто убийство одного человека, это убийство человечества...» (18).

Свобода духа

Очень трудно объяснить что такое дух, о свободе которого мы собираемся толковать. Но можно попытаться определить его косвенно, например, следующим образом: «Дух человека выражается в устойчивой устремлённости мыслей и чувств человека к некой идее, направленной, по его мнению, на общее благо группы людей или всего человечества...» (22). Итак, дух – это устремлённность мысли, это, прежде всего, заинтересованность в том, что лежит вне собственных эгоистических интересов.

Свобода духа человека, в понимании Гегеля, возникает благодаря его способности «абстрагироваться ото всего, даже от жизни и ото всего объема сознания» (23). Дух человека выведен за пределы природной необходимости, он не связан прямо с состоянием тела: тело может быть угнетённым, но помыслы и желания, воля и душа – словом, дух человека остаются свободными и подвластными только ему самому. Дух человека способен жить своей особой жизнью. Эту важнейшую особенность человеческого духа подчёркивал Николай Бердяев: «...реальность духа есть реальность свободы, а не реальность природы»; «...царство духа есть царство свободы и любви» (24, с. 232, 238).

Яркий пример удивительной автономии человеческого духа – история библейского Иова. Он сохранил своё стремление к истине и всю мощь своего духа, несмотря на проявленную по отношению к нему несправедливость Высших сил и выпавшие на его долю ужасные телесные страдания: «Но я к Вседержителю хотел бы говорить, и желал бы состязаться с Богом», – провозглашает этот Человек. – «...Я буду говорить, что бы ни постигло меня» (Книга Иова, 13: 3, 13). Голос несгибаемого духа заглушает в Иове вопль его страдающего тела.

Внутренняя свобода для человека порой гораздо важнее реальной внешней свободы. Иногда одно только ощущение свободы духа может облегчить участь человека, лишённого свободы физической. Томас Манн в письме к брату Генриху (от 27 апреля 1912 года) описывал, как ужасные условия военной службы необыкновенно обострили в нём наслаждение внутренней свободой (25). Многие советские узники ГУЛАГА (Варлам Шаламов и другие) вспоминали, что людям, сохранившим в себе свободу духа, было легче выживать в невыносимых лагерных условиях.

Свободная мысль обладает уникальными свойствами: «Мысль разрушительна и революционна, губительна и ужасна; она беспощадна к привилегиям, установленным институтам и обычаям. Мысль анархична и беззаконна, безразлична к авторитету; она пренебрегает проверенной веками мудростью. Мысль заглядывает в бездну ада, и не боится. (...) Мысль величественна, быстра и свободна. Она – свет мира и важнейший источник красоты человека». (26, с. 159).

Никто не может указать предел развитию мысли и духа человека. Дух бесконечен в своём непрерывном стремлении охватить мир и раствориться в нём – в этом он подобен расширяющейся материальной вселенной. Беспредельно растущая свобода духа – важнейшее условие развития человека.

Сознание подлинно свободного человека предельно раскованно; воспроизводству затверженных старых истин он противопоставляет стремление к новому знанию, путь иногда даже и пугающе опасному. Он смотрит в лицо добытой истины, не отворачиваясь и не зажмуриваясь.

Наиболее свободны люди творческие, создатели искусства и нового знания. Ничто не отражает так ярко свободу человеческого духа, как искусство; оно само есть наиболее полное воплощение этой свободы. Искусство всегда было школой, в которой люди учились понимать красоту и ценить свободу, а Муза часто играла роль богини Свободы. Однако культура в целом развивается как диалектическое единство двух противополжностей – традиции, хранящей историческую память человечества, и свободы, постепенно размывающей традицию.

К свободе духа ведут много путей. Духовному развитию личности, кроме науки и искусства, может способствовать вера – при условии, что она лишена предрассудков, глубоко прочувствована собственным духовным опытом и не мешает человеку свободно и широко мыслить; такой, например, была вера Спинозы и Эйнштейна (27). Не только титаны науки и искусства, но и вдохновенные пророки, оставаясь в рамках несвободы своей религии, несли людям новую свободу, как это, с разных позиций, пытались делать Моисей, Будда, Христос.

Истину, как правило, можно найти только путём апробации разнообразных суждений, среди которых неизбежны и ошибочные. Заблуждения – это цена, которую человечеству приходится платить за свободу духа. Но, к сожалению, свободная мысль далеко не всегда может проявить себя в полной мере. Подлинной свободе мнений часто противостоит слепое, без рассуждений и сомнений, следование отжившим догмам, недоказуемым постулатам, застарелым предрассудкам. Как правило, большинство религий и множество «единственно верных» светских учений – ради самосохранения и защиты от «ереси» – не терпит инакомыслия. В совсем ещё не далёком прошлом (а порой и в наше время) свободомыслие жестоко наказывалось.

Нужно думать, человечество постепенно придёт к необходимости максимально возможной терпимости по отношению к любой идеологии, к тому, что остракизму могут подвергаться лишь немногие, по-настоящему опасные ксенофобские идеи. Однако категорическое осуждение того или иного учения, признание его опасным и антигуманным требует наличия чётких, общепризнанных критериев; их отсутствие является одной из наиболее острых проблем современности. Остаётся надеяться, что в будущем эта проблема будет решена – на общечеловеческом уровне.

Свобода духа представляется нам одним из важнейших условиий успешного развития человечества. Можно предположить, что в ней нуждается и сам Господь Бог. Иначе зачем было бы Ему одаривать человека – единственного из всех земных существ – свободой выбора и абсолютной свободой мышления? Ответом на этот вопрос могут служить слова героя одного научно-фантастического романа: «Иудейские мудрецы также говорят нам, что Бог танцует, когда Его дети побеждают Его в споре, когда они вырастают и начинают мыслить. (...) Спрашивать – это правильно. Если мы будем настойчиво вопрошать Господа, то, возможно, когда-нибудь постигнем Его ответ. И тогда мы станем чем-то большим, нежели просто умными обезьянами, и будем танцевать вместе с Господом» (28, с. 238).

Интеграл свободы

Общая, интегральная свобода человека складывается из трёх составляющих.

Первая составляющая – назовём её материальной свободой – определяется степенью независимости человека от природных, экономических и других материальных условий его существования. Сюда можно отнести и физическую независимость человека (например, свободу от рабства).

Наименьшая степень материальной свободы была у людей доисторического периода: их жизнь определялась огромным числом внешних факторов и условий, на которые они совершенно не могли влиять. Первобытный человек не мог проникнуть в тайны окружающей его природы, он был рабом непознанной необходимости.

В процессе своего исторического развития человек всё больше постигал объективные законы природы и всё более осознанной становилась его деятельность, соответственно возрастала и степень его материальной свободы. Можно ли утверждать, что материальная свобода продолжает расти и в наше время? Ведь далеко зашедшее разделение труда и научно-технический прогресс тоже увеличивают – правда, в совершенно другом аспекте – зависимость человека от внешних условий его существования. Сейчас жизнедеятельность общества в развитых странах настолько зависит от состояния инфраструктуры, от систем снабжения продуктами и энергией, что без правильного функционирования этих систем современный человек оказывается полностью беспомощным. Так воссоздаётся, в новом качестве, прежнее «материальное рабство». Недалёкое будущее покажет, сможет ли человечество переломить эту тенденцию и увеличить степень своей материальной, экономической свободы, или её исторический максимум уже пройден.

Вторая составляющая – это социальная свобода. Она определяется условиями существования индивида среди других людей, этическими и правовыми нормами, принятыми в том или ином обществе. Избыток социальной свободы так же недопустим, как и её недостаток. Вечно балансируя между этими двумя крайностями, человечество пытается найти оптимальную меру своей социальной свободы. Едва ли не первая попытка узаконить эту меру была предпринята во французской «Декларации прав человека и гражданина»: «Свобода состоит в возможности делать всё, что не наносит вреда другому: таким образом, осуществление естественных прав каждого человека ограничено лишь теми пределами, которые обеспечивают другим членам общества пользование теми же правами» (9, статья 4). Известны различные перефразировки этого принципа, например: «Моя свобода кончается там, где начинается свобода другого человека».

В подлинно демократическом обществе практическая реализация требований «равная свобода для всех» и «максимально допустимая свобода для максимального числа людей» становятся основной задачей государства. Однако на земле существует ещё много тоталитарных обществ, где свобода большинства граждан искусственно ограничена государством, а для немногих избранных она является привилегией.

Можно предположить, что по мере развития человечества общее количество моментов свободы выбора в целом для общества возрастает (как возрастает число отростков при ветвлении растущего дерева). «...Чем больше свободы у всех людей, составляющих общество, тем больше это общество приобретает человеческую сущность» (18). Таким образом, «сумма свободы» общества может служить мерой его развитости: только развитое общество может быть подлинно свободным, и только свободное общество оказывается достаточно развитым.

Третья составляющая свободы человека – это свобода духа; о ней мы говорили выше. Свобода духа, интеллектуальная свобода, уникальна прежде всего тем, что она присуща только человеку. (Другие живые существа могут обладать, в той или иной степени, и материальной, и «социальной», то есть поведенческой, свободой, но у них нет ничего подобного духовной свободе человека.) Поэтому пренебрежение собственной духовной свободой, добровольная отдача себя в духовное рабство – это позор для современного человека.

Понятно, что в целом условия личной и общественной жизни человека, его интеральная свобода определяются совокупностью всех трёх её составляющих – материальной, социальной и духовной свободой. Эти составляющие образуют диалектическое единство, они взимосвязаны и многообразно влияют друг на друга. Так, при отсутствии материальной свободы социальная и духовная свобода оказываются менее важными, они отодвигаются на второй план. При недостатке социальной свободы создаются искусственные препятствия для реализации духовной свободы. В свою очередь, ограничения духовной свободы не позволяют использовать в полной мере все преимущества материальной и социальной свободы.

Таким образом, общество не может ограничиться требованием абстрактной «общей» свободы. Без достаточного развития всех трёх составляющих интегральной свободы полноценная общественная жизнь оказывается невозможной.

Вектор свободы

Интегральную свободу можно, для большей наглядности, представить в виде трёхмерного вектора – назовём его вектором свободы. При этом три составляющие интегральной свободы – материальная, социальная и духовная – будут представлены проекциями данного вектора на три оси прямоугольной системы координат (понятно, что тогда сам вектор окажется геометрической суммой его проекций).

Вектор свободы может быть соотнесен как с отдельной личностью, так и с любым социумом или с человечеством в целом (имеется в виду, что вектор свободы любой группы людей представляет собой геометрическую сумму векторов свободы всех индивидов, из которых состоит данная группа).

Известно, что всякий вектор характеризуется величиной и направлением; для вектора свободы имеют значение обе эти характеристики: важно и то, какова степень интегральной свободы, и то, на какие цели она направлена.

Вектор свободы и каждая из трёх его составляющих не статичны: их величины и их направления непрерывно меняются на протяжении всего исторического времени, причём скорость этих изменений различна для разных эпох и цивилизаций. (Можно представить, что непрерывно изменяющийся по величине и направлению трёхмерный вектор свободы постоянно перемещается вдоль оси времени.) Таким образом, в данной аналогии вектору свободы, кроме трёх пространственных измерений, придаётся четвёртое – временное.

Зададимся теперь вопросом: существуют ли возможности для наращивания величины вектора интегральной свободы в процессе его будущего движения вдоль оси времени? Выше мы показали, что возможности роста и материальной, и социальной составляющих свободы ограничены: первая из них – природными и социальными условиями, вторая – необходимостью учёта интересов других людей и социума в целом. Только духовная составляющая свободы имеет принципиально ничем не ограниченные возможности для своего роста. Это означает, что интегральная свобода человека будет прирастать, главным образом, за счёт увеличения именно её духовной составляющей. Очень важно также, каким будет общее направление вектора свободы, а это почти всецело зависит от характеристик духовной составляющей.

Человечество медленно, с рецидивами возврата некоторых социумов в духовное рабство, но всё же неуклонно движется извечной своей дорогой – от меньшей интегральной свободы к большей. Давно уже повсеместно осуждено физическое рабство, никто открыто не выступает сторонником материальной или общественной несвободы человека. Но как много есть ещё на земле рабовладельцев духовных! Главная борьба человечества за свободу будет разворачиваться именно против них. Нужно надеяться, что будущий «человек человечный», homo humanus, будет ощущать себя свободным не только в материальной и социальной сфере, но – обязательно – и в сфере духовной. Быть может, настало время понять, что прогресс человечества – это не призрачная власть людей над природой, не научно-технические достижения, сами по себе. Сегодня прогресс определяется, в том числе, и стремлением каждой личности к духовной свободе. Без этой свободы род людской не сможет приблизиться к звёздной цели своего развития – к тому, что удивительной библейской метафорой определено как обретение человеком «образа и подобия Божьего».

ЛИТЕРАТУРА

1. Спиноза Б. Этика / Пер. с лат. Я.М.Боровского, Н.А. Иванцова. – СПб.: Азбука, 2001.

2. Зеленцова М.Г., Романова Е.А. О всеобщности понятия свободы. (http://main.isuct.ru/files/publ/vgf/2008/103.pdf).

3. Гумилёв Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. – СПб.: Кристалл, 2001.

4. Бескова И.А. Эволюция и сознание: новый взгляд. – М.: Индрик, 2002.

5. Сахаров А.Д. Воспоминания. Т. 1. – М.: Права человека, 1996.

6. Вейсман М. Мидраш рассказывает / Русск. пер. Цви Вассермана. – Иерусалим: Швут Ами, 1997.

7. Коплстон Ф. История философии. ХХ век / Пер. с англ. – М.: Центрполиграф, 2002.

8. Василенко Л.И. Краткий религиозно-философский словарь. – М.: Истина и Жизнь, 2000.

9. Декларация Прав человека и гражданина 1789 г. / Французская Республика: Конституция и законодательные акты. – М., 1989.

10. Толстой Л. Круг чтения. – Минск: Рипол Классик, 2004.

11. Бердяев Н.А. Проблема человека (К построению христианской антропологии) // «Путь», март-апрель 1936, № 50.

12. Соловейчик С. Педагогика для всех: Книга для будущих родителей. – М.: Детская литерату ра, 1987.

13. Фромм Э. Бегство от свободы. – М.: Прогресс, 1995.

14. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Ф.М.Достоевский. Собр. соч. В 10-ти тт. Том 9-й. – М., ГИХЛ, 1958.

15. Пятикнижие Моисеево, илиТора. Книга Бемидбар / Под общ. редакцией проф. Г.Брановера. – Иерусалим, 1993.

16. Хлебников В. Избранные сочинения. – СПб.: Азбука, 1998.

17. Малеванный А.М., Чиглинцев Е.А., Шофман А.С. Классовая борьба в Древнем мире. – Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1987.

18. Бакунин М.А. Международное тайное общество освобождения человечества // Бакунин М.А. Избранные философские сочинения и письма. – М.: Мысль, 1987.

19. Организация Объединённых Наций. Всеобщая декларация прав человека. (http://www.memo.ru/prawo/fund/481210.htm).

20. Воин А. Неорационализм. – Киев: УКРИНТЕРМЕДАС, 1992.

21. Бердяев Н. Философия свободного духа. – М.: АСТ, 2006.

22. Маркович А. Заметки по философии духа. Сайт Института философии и проблем общества (http://philprob.narod.ru/philosophy/Spiritmar.htm).

23. Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии духа. Введение. / Пер. с нем. М.Ф. Быковой // Философско-литературный журнал «Логос», 1999, № 4 (14). (Сайт Логос, www.ruthenia.ru/logos/number/ 1999_ 04/1999 _ 4_10.htm).

24. Бердяев Н.А. Дух и реальность. Основы богочеловеческой духовности / Николай Бердяев. Дух и реальность. – М.: АСТ; Харьков: Фолио, 2003.

25. Манн Г. – Манн Т. Эпоха, жизнь, творчество: Переписка, статьи. – М.: Прогресс, 1988.

26. Рассел Б. Словарь разума, материи, морали / Пер. с англ. – М.: Port-Royal, 1996.

27. Горелик Г. О чувстве мироздания и чувстве прекрасного. «Апраксин Блюз» № 12, 2004.

28. Рассел М.Д. Птица малая / Пер. с англ. – М.: Транзиткнига, 2006.

30 ноября 2009 г.