А. Воин
1.3.08
Как узнал я пару дней назад из передачи
по БиБиСи, в России собрались ввести цензуру на порнографию. Не знаю, как в
целом в передаче раскручивалась эта тема, я включился посредине и не дослушал
до конца, но тот, кого я услышал, был резко против. И, похоже, ведущий был на
его стороне. Во всяком случае, они вместе
хихикали по поводу того, как будет исполнитель закона, простой мент различать
между порнографией и эротикой. Ему ж надо дать четкое определение порнографии,
установить четкие границы между ней и эротикой, а иначе тупые чиновники и
«Мадонну» Рафаэля запретят, потому что у нее одна грудь обнажена.
Передергивает тут товарищ, спекулируя на
двух вещах.
Во-первых, он спекулирует на присущей
всем людям и лежащей в их природе любви к свободе, потребности в свободе. Он апеллирует к чувствам сторонников
демократии и противников тоталитаризма, возрождающегося в России, но делает это
не честно. Я был диссидентом при советской власти и остаюсь сторонником
демократии и противником тоталитаризма и теперь, но именно поэтому я не могу
молчать, когда демократия отождествляется с порнографией и защита порнографии
выдается за защиту демократии. В России идет наступление на политические
свободы, а сторонники порнухи только ослабляют позиции борцов за демократию,. Ссвоей
шумной борьбой за свободу грязи они отвлекаяют народ от борьбы за
политические свободы и порочат
в его глазах демократию отождествлением ее с аморализмом.
Да,
свобода – это прекрасно, и ущемлять ее без нужды ни в коем случае нельзя. Но
абсолютная свобода возможна только в дикой природе (еще точнее, ее нет и там).
Объединяясь в общество, люди добровольно отказываются от части свободы, а
попытка достичь абсолютной свободы в обществе ведет к разрушению общества со
всеми вытекающими последствиями. Кроме того, как я показал («Неорационализм»,
Киев, 1992), одни свободы в обществе могут противоречить другим и, пытаясь
максимизировать одну свободу, мы, как правило, наезжаем на какую-нибудь другую,
которая может быть более важной для большинства. Это, не говоря о том, что, как
ни хороша свобода, она – не единственная ценность, и безграничное освобождение
может ущемлять другие потребности человека, например, достоинство. Кстати,
Запад, противопоставляемый России в этом отношении, ведь тоже не допускает
абсолютной свободы, ни вообще, ни в отношении пресловутой порнографии в
частности. Детская порнография, например, запрещена ведь и во всех
западных странах.
Второе, на чем спекулировал
говоривший, это на непонимании
большинством людей того, что такое понятие и как оно соотносится с
действительностью. Тут он спекулировал скорей всего не сознательно, а потому
что и сам не понимает этого. Вот де, мол, надо дать четкое определение понятия
«порнография» с четкими же границами его применимости, а иначе вместо
порнографии нехорошие чиновники будут запрещать настоящее искусство. Он не
понимает, что границы применимости
любого понятия, даже в физике, всегда условны. А в гуманитарной сфере, в
отличие от той же физики, мы к тому же принципиально не можем точно задать эти
границы. Мы не можем мерить любовь или справедливость ни метрами, ни
килограммами. Но отсюда вовсе не следует, что мы вообще не можем и не должны
пользоваться понятиями и устанавливать
их границы (принципиально неточно) в гуманитарной сфере. Иначе мы должны будем отказаться от
применения любых законов и от уголовного кодекса в целом. Ведь если в законе
речь идет, например, о взятке, то и для этого понятия мы не можем дать
абсолютно строгого однозначного определения с точными границами его применения
и всегда будут действия, по поводу которых будет неясно, взятка это или нет. И то же самое и в отношении кражи и т. п. И
это обстоятельство и усложняет применение закона, и делает результаты
применения его не всегда такими, как хотелось бы,. иИ тем не менее, не вызывает
сомнения, что если мы откажемся вообще от законов, то будет хуже.
И то же самое относится и к закону о
цензуре в отношении порнографии. Никакого разгрома Эрмитажа от того, что будет
принят этот закон, не произойдет. Ведь при советской власти была цензура на предмет порнографии и с Эрмитажем
ничего не случилось. Вообще, хоть советское искусство и страдало от цензуры,
но, прежде всего, от цензуры политической и
меньше всего от цензуры моральной. Был, конечно, вред и от моральной цензуры по причине, что
цензоры и вообще чиновники, –
как правило - не лучшая порода людей, не говоря о том, что людям
вообще свойственно ошибаться. Вред этот усугублялся еще и тем, что за цензорами
стояла не имеющая
политических конкурентов и оппонентов коммунистическая партия. Но вред от моральной
вседозволенности, царствующей сегодня в российском искусстве, больше для самого
искусства, не говоря уже об обществе. Свобода без ограничений превращает искусство в проститутку, торгующую собой, и снижает его уровень. Наконец то обстоятельство, что сегодня в России есть несколько политических партий и кой-какая свобода СМИ, снизит вред от возможного
идиотизма цензоров. Он
будет еще меньше, если цензоры будут не назначаемые, а выборные.