«Аль фанан»

                                                                 А.Воин

                                                                                                                       9.11.05

    С час назад поймал по радио передачу, которую можно было бы условно назвать «Фантасты на «Свободе»». Условно, потому что лишь один из двух приглашенных ведущей оракулов действительно был писатель – фантаст, вестимо, известный (правда, не мне, ну да я – темный провинциал). Второй же был, почему-то, психолог (правда, психологов тычут сегодня в любое дело, так что мое «почему-то» тоже отражает мою провинциальность и старомодность). Но беседа шла все же не о психологии и, вообще-то,  не совсем и о фантастике как о литературном жанре, а о прогнозах ближайшего будущего на нашей, становящейся все более неуютной планете.

     Ну, не стану обсуждать, почему для такого дела взяли в оракулы фантаста и психолога, тем более, что фантаста я не читал, а если бы на его месте был Станислав Лем, то я не только бы не имел возражений, но забросил бы свои дела, чтобы не пропустить ни слова. А так я слушал пятое через десятое, поминутно выбегая на кухню проверить, не подгорела ли картошка. Да и слышимость была как в «старое доброе», когда «Свободу» глушили.  Но дело не в подборе оракулов и не в том, что я много чего пропустил. Дело в той главной сквозной мысли, на которую была, так сказать, нанизана вся передача, да и не только эта передача. Можно сказать, что мысль эта и до передачи уже проникла в сознание не только интеллектуальной элиты (или тех, кто претендует ею быть), но и достаточно широких масс и озвучивается она все чаще не только в высоколобых собраниях и в «вумных» передачах, но и в банальных трамвайно троллейбусных разговорах и даже на базаре. Важен также эмоциональный окрас этой мысли, одинаковый что у «высоколобых»,  что на базаре. Мысль эта – это что в ближайшем будущем, лет эдак через 20-30, ждет нас если не полный «капец», то нечто довольно мерзкое.

   Правда, некоторые фантасты (которых представлял фантаст, приглашенный на передачу) усматривают и светлые, на их вкус, варианты. Но от этого света мне лично становится темно в глазах и «бермудно на душе». Ну, например, что срастимся мы неким образом с компьютером. Каким именно образом, я думаю, сам автор туманно представляет, но от некоторых форм уже существующего сращения, вроде замены живого общения компьютерным «чатом» меня уже и так тошнит. Но в подавляющем большинстве прогнозируемые варианты мрачны и в оценке самих авторов. Ну, там уничтожение стран и народов, не вписывающихся в процесс глобализации, некий всемирный постиндустриальный нео феодализм, крах мировой экономики и «назад в пещеры» и т.п.

   Всеобщее эмоциональное отношение к предмету можно выразить израйльским «аль фанан», украинским «нэ тратьтэ кумэ сылы та спускайтэся на дно» и русским «все там будем». Т.е. - сплошная объективность прямо по Марксу (а у некоторых – от Бога, «за грехи наши многия»). Вот мол, идет некий объективный исторический процесс, объективно обусловленный глобализацией, пост индустриализацией, компьютеризацией (хорошо хоть не канализацией), в общем у каждого своим, а мы – букашки, винтики ничего тут поделать не можем.

    Звонит на передачу один из слушателей и говорит примерно так:

    -Как это Вы, господа, обсуждая сей предмет, не упомянули, что рухнула, ведь, либеральная идея. А у Вас ни слов, ни эмоций по этому поводу.

    -Ну, к чему уж тут эмоции? – говорит один из оракулов.- Вот если б Вы это нам в начале 90-х сообщили, можно было бы волноваться. А сейчас, что упало, то пропало, «умер Максим и … с ним». Сейчас уже ничего не попишешь, гавкнулась эта идея. Сейчас уже кое - что покруче на носу.

    Но , судя по тону и прочему в передаче, и это более крутое ни его, ни ему подобных тоже не волнует. Ну, что пузыри пускать, если «неизбежно»?

    Только вот не верится мне, что если бы этому господину и иже с ним кто-то 10 лет назад, или хоть 20 лет, сказал, что вот, мол, деется, «гавкается» либеральная идея, а после того как она «гавкнется», будет то, что они сейчас довольно неплохо напрогнозировали, и что надо что-то делать, что б это не случилось, так вот не верится мне, чтобы это их и тогда взволновало. Потому что единственное, что волнует этих господ, это чтобы кто-то не оказался умнее их. А мир пусть идет ко всем чертям. Главное, чтоб они до полного краха успели пожить с удовольствием в качестве признанных оракулов.

   Ведь все прогнозы, озвученные в этой передаче и им подобные, не эти же оракулы первые провозглашают. И делались эти прогнозы и десять и двадцать лет назад и ранее. Делались людьми не равнодушными, не готовыми пассивно принять судьбу, а теми, кто хотел во время предупредить, чтобы предотвратить возможную реализацию этих мрачных прогнозов. Но эти истинные пророки, у которых хватало ума и сердца, были, образно говоря, «не у микрофона». А те серые и безразличные, что «у микрофона», не поступились своим местом и закрывали дорогу нужным обществу идеям и пророчествам своим авторитетным бодрячески казенным оптимизмом:

   -Пустые и вредные фантазии. Прогресс науки, либеральная идея и т. п. преодолеют эти опасные тенденции и т.д.

    А теперь, оказывается, уже поздно волноваться и уж совсем ни к чему выяснять, а кто же там прокакал, кто не допускал до обсуждения в свое время, когда не поздно было, тревожные сигналы и важные идеи. Может отсюда и растет пресловутая «неизбежность» краха? Раз он неизбежен, то какие тут могут быть виноватые?

    Только пока мы живы, никакой неизбежности нет. Если бы любой из живущих ныне видов живого на любом этапе своего развития «узнал» об этой пресловутой «неизбежности», обусловленной обстоятельствами, и «поверил» ей, то этого вида давным-давно уже не было бы. Жизнь есть опровержение смерти и всех «неизбежностей» ее обуславливающих, например, пресловутого закона энтропии. Но это опровержение не означает, что нет таких «неизбежностей» - закон энтропии существует и действует. Это опровержение есть преодоление «неизбежностей» за счет осознанного и неосознанного стремления живого к некой цели. У животных - неосознанного просто к жизни, у людей – осознанного и не только  к жизни как таковой, не просто к выживанию, хотя и к нему тоже. Таким образом, все зависит от цели. Время, конечно, тоже играет роль. Время, потраченное в пассивном оцепенении перед «неизбежностями», а до того в недооценке угроз с их стороны, увеличивает опасность краха и увеличивает цену, которую нужно платить человечеству за преодоление этих «неизбежностей». Но главное – это цели, идеи.

    И тут надо сказать, что западное общество сбилось с пути не тогда, когда либеральная идея начала загибаться, а тогда, когда она расцвела и овладела им. В наш век инфляции слов и размытости понятий до противоположности очень важно уточнить, о чем идет речь. Я ни в коем случае не имею в виду под либеральной идеей свободу предпринимательства. Я имею в виду моральный релятивизм сексуальной революции, искажение здоровой системы ценностей, в частности, пренебрежение духом в угоду материальному благополучию и, не побоюсь этого сказать, просто сытое оскотинение нынешнего западного общества.

    Все это подается адептами либерализма как неотъемлемая часть демократии и рыночной экономики, но всего этого не было во времена Марк Твена, во времена становления западной демократии с ее рыночной экономикой. Все это навязано Западу потом ложными философиями.  Насколь нынешнее западное общество отличается от того, видно из событий во Франции и их трактовки западными же СМИ. Вот мол, такое возможно во Франции потому, что французы всегда тяготели к насилию, устраивали всякие там революции.              Французская революция (вместе с американской) дала западному обществу цели и идеалы, на которых оно и встало. Да не сделает читатель отсюда вывод, что я поддерживаю любую революцию или насилие, как таковое. Великая  Французская Революция была, конечно, насилием, но насилие и несправедливость, которые она устранила были несравненно большими. А слюнтявый либерализм валит в одну кучу насилие оправданное с насилием вообще. Это – предательство тех идеалов, на которых встало западное общество. Либерализм не хочет видеть, что нынешний бунт – бунт бездуховный, который в лучшем случае – лишь забота о своем, а не об общем благе, в худшем – просто хулиганство. И в любом случае – это следствие либерализма, лишившего людей моральных норм и духовных ценностей, снизившего планку требований к человеку и, как следствие, погрузившего западное общество в омерзительную пустоту и скуку бездуховного существования. Не случайно некоторые обозреватели сравнивают этот бунт с предыдущим бунтом  студенческой молодежи, который был не столь значителен, но все равно хулиганский по природе. Но который многие французы оценили положительно, потому что он развеял скуку, встряхнул общество. Это верный признак маразма, готовности общества идти навстречу гибели во избежание скуки.

    Тут важно заметить, что в последнее время на Западе, включая Россию и Украину, и, пожалуй, даже особенно в России  и Украине, идет или как будто идет по нарастающей встречный процесс. Страшно много разговоров, аж уши вянут, о духе и о морали. И религиозность, и разговоры о ней вздымаются просто валом (в России и Украине, по крайней мере). И даже на той же «Свободе» резко уменьшилось число передач, отстаивающих сексуальную свободу на фоне рок-н-рола с наркотиками и появились и умножились слащавые передачи про «боженьку». И вместо шизолитературы стали обсуждать иногда старую добрую классику и иной раз даже читать хорошие стихи. Так что, мы на пути истинном?

    Ну, там и сям есть, конечно, проблески истины в этой сложной картине. Но в основном – это мощный вал «псевдо», вызванный крахом коммунистической идеи в странах бывшего Советского Союза и крахом либеральной идеи, точнее той идеи, на которой Запад встал и которую либеральная подточила изнутри, сохранив вывеску, в странах Запада. Свято место не бывает пусто и на неудовлетворенной потребности в духовной пище ринулись спекулировать и наживать себе материальные и прочие дивиденды всевозможные жулики, продавая возврат, якобы, к «старому, доброму».

   Но дело в том, что невозможен простой возврат к утраченным на значительный срок идеям и ценностям.  Утраченным, по причине их замены новыми ценностями под влиянием новых идей.  – А вот теперь эти новые рухнули, «гавкнулись» и мы просто возвращаемся к старому. – Так не бывает. Ведь это старое тоже в свое время рухнуло, «гавкнулось» под напором тех, тогда новых, идей, которые теперь приказали долго жить. Так ведь не «гавкнуось» же бы оно, не уступило бы места  коммунистическим и либеральным идеям, если бы с ним самим было все в порядке, если бы оно было здоровым, цветущим , полным сил. Значит, было что-то не в порядке с этим старым тогда, перед тем, как оно рухнуло. Так как же можно к нему вернуться просто так, без глубокого его переосмысления, ревизии, реформации? Но этого я как раз не вижу.

    Я утверждаю, что я это делаю  моей философии. Я писал уже не раз о том, что именно я делаю, но вынужден здесь вкратце повториться. Это «старое, доброе» было более-менее разумным сочетанием рационализма и духовности. Но лишь более-менее. И старый классический рационализм (частями которого являются или на котором выстроены и демократия и рыночная экономика) и старая добрая духовность, базирующаяся или уходящая корнями в иудео – христианскую религию, имели свои дефекты, отчасти врожденные, отчасти благоприобретенные от неверных толкований (что и привело к их упадку и замене марксизмом и либерализмом). Я говорю, нахально так утверждаю (иначе нельзя, ситуация требует), что я эти дефекты прояснил и исправил. Вместо старого классического рационализма я предложил неорационализм («Неорационализм», Киев,1992) с новыми теориями познания, детерминизма, свободы, с теорией оптимальной морали и с теорией взаимоотношения духа и рацио.  Мой неорационализм устраняет дефекты старого классического. Я проследил эволюцию иудеохристианской идеи от ее зарождения до ее нынешнего состояния и показал, где и в чем она искривилась и отошла от своей истины («От Моисея до постмодернизма. Движение идеи», Киев, 1999).

     Что же происходит с моей философией?  А то , о чем я сказал выше: те кто у «микрофона», не желают поступиться местом. Как именно меня не «пущают», я уже писал много раз, не хочу повторяться. Добавлю только такой штрих. В последнее время философские иерархи, если я появляюсь на конференции, заводят такую песню. Вот, мол, всегда так было : большие философы плохо воспринимались современниками. Спиноза шлифовал стекла, Сковорода отторгался академическим сообществом и т. д. Иногда это говорится прямым текстом мне, иногда так, «вааще», но на самом деле, в мой адрес. А некоторые, к которым я обращался с просьбой дать оценку какой-нибудь моей книге, не стыдились заявлять, что они , вообще, не философы, а специалисты по…ну, например, социологическому религиеведению (А предлагал я «От Моисея до постмодернизма. Движение идеи»).

    Возникает вопрос, а почему, собственно, Сковорода должен был уживаться с академическим миром, а не наоборот?  Не полезнее ли было бы для общества, если бы тот академический мирок, в который не вписался Сковорода, разогнали  бы, а Сковороде позволили организовать вместо него новый? Что нам осталось в наследство от того и прочих академических миров и сколько «сковород» канули в лету безвестными вместе с их философиями или другими важными и нужными обществу  теориями или открытиями из-за того, что академический мир не пожелал их «пущать»? Какая польза обществу от того, что бездарь и посредственность ходит ряженная в ученые мантии и получает зарплату, не принося пользу, а высокоталантливые люди, не вписывающиеся в эту среду по причине самой своей талантливости, вынуждены зарабатывать на жизнь шлифованием стекол, тачанием сапог и т. п., вместо того, чтобы тратить все свое время на то, в чем они могут принести большую пользу обществу?

     Так что читатель, если ты не безразличен к тому, что будет завтра с тобой, с твоими детьми и c этим миром, то у тебя есть только один путь: читай их, читай меня и разбирайся, решай сам, кто прав, и соответственно поступай.