Политика силы и сильная политика

 

                          А. Воин

                                                          24.6.11

 

      Вчера сообщили о решении Обамы вывести американские войска из Афганистана и одновременно свернуть американскую космическую программу. Все это на фоне колоссального и продолжающего расти внешнего долга и прочих экономических проблем и трудностей США, а также стран ЕЭС, определявших до последнего времени мировую политику. Что это – проявление слабости или силы и что ожидает мир в ближайшем будущем?

    Чтобы ответить на этот вопрос, надо сначала разобраться в том, что есть действительная сила и что есть слабость в политике. К сожалению, сегодня слишком часто агрессивность, размахивание оружием, неоправданную гонку вооружений, жажду власти, жадность и амбициозность рассматривают как проявление силы, в то время как по большому счету, как правило – это слабость в политике. Чтобы лучше понять это, а заодно понять, куда мы идем, рассмотрим эволюцию американской внешней политики.

    До Второй Мировой Войны американцы проводили изоляционистскую внешнюю политику. Они не лезли не в свои дела и не навязывали никому своих представлений о том, как надо жить. Ситуация изменилась, когда американцы вступили в войну, возглавив западную антигитлеровскую коалицию. Была ли изоляционистская политика проявлением слабости, а вступление в войну - проявлением силы? Я считаю, что и в том и в другом случае Америка поступала разумно, а разумные действия и есть сильная политика. В то время как неразумное применение силы, угроз, агрессии и т. п. – это слабая политика. При нормальных обстоятельствах государства не должны навязывать одно другому свою волю, но когда появляется опасный агрессор, его нужно обуздывать ответной силой, что американцы и делали на том периоде. Это соответствовало интересам человечества, не противореча интересам самой Америки.

    После окончания Второй Мировой Войны потенциальную угрозу другим странам стал представлять Советский Союз, стремившийся навязать другим свою идеологию и прямое господство.  Поэтому то, что американцы возглавили противостоящий Союзу демократический лагерь, было правильно, а значит, это была сильная политика.

     После развала Союза у Америки и Запада в целом не осталось опасного внешнего противника, но поскольку в мире нарушился баланс сил, на котором держался послевоенный порядок, появилась опасность дестабилизации и хаоса и начались многочисленные локальные вооруженные конфликты и террор. С точки зрения интересов человечества допустить такой хаос, да еще с учетом расползания атомного оружия, было бы опасно. Но кто в сложившейся ситуации должен был наводить порядок в общечеловеческом доме?  Логично было бы, чтобы этим занималась ООН. Но ООН ни тогда, ни даже сегодня не обладает достаточным авторитетом или силой, чтобы принудить смутьянов и агрессоров вести себя согласно общечеловеческим нормам. США - единственная страна на тот период, которая могла это сделать, взяли на себя эту роль, хоть и не получив на это официального мандата, но при молчаливом согласии большинства стран. Спрашивается, чем руководствовались лидеры страны, беря на себя такую роль, и была ли проводимая ими при этом политика политикой силы или сильной политикой? Ответ на этот вопрос мы получим, рассмотрев, как американцы на практике осуществляли эту свою миссию. Остановлюсь лишь на наиболее характерных моментах.

    Когда Садам Хусейн захватил Кувейт и американцы выгнали его оттуда, это была правильная, сильная политика, тем более что и сделано это было в корректной форме. Прежде, чем начать операцию «Буря в пустыне» Буш старший организовал максимально широкую коалицию стран, поддерживающих ее, и, насколько я помню, получил даже мандат ООН для этого. Когда тот же Садам время спустя начал создавать атомное оружие (или блефовать его созданием) и американцы вошли в Ирак, чтобы предотвратить это, по большому счету это тоже было оправданным, несмотря даже на то, что атомного оружия там так и не нашли и получением мандата на это от других стран Буш младший по кавбойски пренебрег. То, что атомного оружия не нашли – неважно, поскольку были основания его искать – Садам не позволял инспекторам МАГАТЭ сделать нормальную проверку на его атомных заводах. То, что Буш младший пренебрег получением мандата на операцию от других стран, не говоря про ООН, само по себе – слабая политика, проявление амбиций на мировую гегемонию. Но учитывая важность нераспространения атомного оружия, суммарно вхождение в Ирак можно, все же, оправдать. Но вот после того, как выяснилось, что атомного оружия у Саддама не было, а тем более после того, как был пойман сам Садам, дальнейшее пребывание американских войск в Ираке под предлогом установления там демократии – решительно не оправдано и, следовательно, есть политика силы и слабая политика.

    Аналогично можно оценить войну в Афганистане. Войну американцы начали как ответный удар по террористам Аль Каиды, базировавшимся в Афганистане, после теракта 11 сентября. Если бы американцы ограничились тем, что погромили там террористов и вышли из Афганистана, такую операцию можно было бы считать оправданной и значит сильной политикой. Но когда они остались там, чтобы сделать Афганистан демократической страной, - это слабая политика.

     Тут, конечно, всплывает большая теоретическая проблема – где кончается оправданное вмешательство в дела другого народа и начинается неоправданное? Вот, скажем, если там происходит нарушение прав человека, репрессии и т. п., оправдывает ли это вооруженное вторжение в эту страну другой страны? Я не буду здесь исследовать этот вопрос на всю глубину, а просто постулирую свой взгляд на предмет. Вооруженное вмешательство может быть оправдано только военными действиями одной страны против другой или террористическими актами с ее территории, с которыми власти не борются или не в состоянии бороться. Или такими действиями этой страны, которые создают угрозу безопасности всего человечества, как, например, создание атомного оружия. С нарушением прав человека в виде репрессий и т. п. можно и нужно бороться, но не вооруженным вмешательством, а дипломатическими и экономическими мерами, такими как исключение из ООН и других международных организаций, эмбарго и т. п. Вот скажем, Рейган боролся с нарушением прав человека в Союзе тем, что не давал Союзу американские технологии, если Союз не соблюдал этих прав. Это была правильная, сильная политика и, как видим, она себя вполне оправдала. А вот политика силы, а потому неправильная, слабая политика американцев в Ираке и Афганистане заканчивается сегодня после немалых человеческих и огромных финансовых трат тем, что американцы уходят, так и не навязав там подлинной демократии (ее в принципе невозможно таким способом навязать), но немало ухудшив при этом свой имидж в мире.

     В этом контексте можно ли назвать нынешний уход американцев из Афганистана, а также Ирака сильной политикой? Если бы они уходили, осознав свои предыдущие ошибки, осознав, что нельзя навязывать другим свой строй силой, нельзя вообще путать политику силы с сильной политикой, то этот уход можно было бы назвать сильной политикой и поздравить с этим Обаму. Но помимо того что мы не слышим признания американцев в своих ошибках, совпадение во времени ухода из Афганистана со сворачиванием космической программы и с большими финансовыми трудностями свидетельствует в пользу предположения, что уход этот - вынужденный, продиктованный обстоятельствами, которые, кстати, в немалой степени и порождены предыдущей политикой силы вместо сильной политики (огромные военные расходы способствовали и огромным долгам).

     Что ожидает мир в ближайшем будущем? Чтобы оценить это, нужно учесть, что политика силы, вместо сильной политики и вообще поклонение силе, успеху, достигаемому любой ценой, силой в частности, но также всякого рода подлостью, ложью, пресмыканием перед начальством, растлением широких масс и т. д. стали доминировать последнее время не только в американской внешней политике, но и во всех сферах жизни, причем не только Америки, но подавляющего большинства стран мира. Это проявляет себя и во множестве вооруженных конфликтов на планете и в распространении по планете воинственного национализма и религиозного фанатизма, и в экономических кризисах, порождаемых жадностью олигархов и банкиров, и в разрушении экологии, нарастании числа и масштаба техногенных катастроф, и в распространении наркоторговли и торговли людьми, и в распространении низкопробной масс культуры, и т. д. Я думаю, не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что ожидает человечество, если эта тенденция сохранится. Таким образом, главный вопрос - не что нас ожидает, если эта тенденция сохранится, а что породило и порождает эту тенденцию в современном мире и что делать, чтобы эту тенденцию преломить?

     Начну с того, как можно решить проблему надвигающегося в мире хаоса в международных отношениях, проблему, возникшую после развала Советского Союза, которую американцы безуспешно пытались решить, взвалив на себя функцию мирового полицейского, и которая вновь встает в полный рост, в связи с очевидным отказом американцев от дальнейшего исполнения этой роли. Я утверждаю (и писал уже об этом), что суть проблемы - в неспособности государств договориться относительно обоснованных и принимаемых всеми правил справедливого разрешения международных конфликтов. Без таких правил, добровольно принимаемых всеми или, по крайней мере, подавляющим большинством, и американцы не справились с функцией мирового полицейского, не справится с ней и ООН, даже если наделить ее всеми необходимыми для этого полномочиями и силой. Эта неспособность связана, конечно, с национальными эгоизмами и амбициями политиков, но главная ее причина - сугубо философская – в неспособности современной философии убедительно обосновать, в чем заключается справедливость в каждом конкретном случае. Справедливость не та, которая у каждого своя, по ныне модному плюрализму, а общечеловеческая.

    Причина этой неспособности философии справиться с задачей – в кризисе рационалистического мировоззрения, базирующегося на так называемый классический рационализм, основоположниками которого были Декарт, Бекон, Паскаль и другие. Об этом кризисе я много писал (смотри, например, «Кризис рационалистического мировоззрения и неорационализм», «Глобальный кризис, как кризис рационалистического мировоззрения» и др.), здесь резюмирую это вкратце. Классический рационализм не только обеспечил бурное развитие науки и связанный с этим научно-технический прогресс, но и послужил фундаментом богатейшей культуры эпохи Просвещения с ее гармоничной системой ценностей, повлиявшей в лучшую сторону и на отношения людей внутри государств и на межгосударственные отношения. Однако не все базовые положения классического рационализма были верны, что вначале не было заметно, но стало очевидно со временем в связи с развитием науки, особенно после появления теории относительности Эйнштейна. (Какие именно недостатки и как они обнаружились, читатель может прочесть в упомянутых моих работах и других). Попытки сторонников классического рационализма, даже таких великих как Гильберт и Рассел, исправить его, сохранив при этом его достоинства, не увенчались в свое время успехом. В результате в западной философии восторжествовали направления релятивизирующие научное познание (экзистенциализм, пост позитивизм и др.), а в культуре на смену эпохе Просвещения пришли модернизм и постмодернизм. На смену вере в человеческий разум, способный давать нам не только приятные плоды научно-технической революции, но и разрешать сугубо человеческие проблемы, находить общую для всех истину и справедливость, пришло неверие не только в способность разума находить эту общую для всех истину и справедливость, но даже в наличие таковой. Это не могло не отразиться на системе ценностей общества: если нет единой для всех истины и справедливости, то чего тогда стараться ради каких-то туманных идеалов в виде блага всего человечества и т. п., греби каждый под себя. Отсюда и проистекли культ потребительства, погоня за чувственными наслаждениями, за успехом любой ценой, а на этой почве наркомания, коррупция и т. д. А в международных отношениях - упомянутый воинственный национализм, агрессивность и т. п. С кризисом рационалистического мировоззрения связано и возрождение религиозности во многих странах, например, в Америке, России и Украине. В самом по себе возрождении религиозности нет ничего плохого, однако религиозность не может заменить рационализм, тем более, в международных отношениях. Представители различных религий еще менее, чем современные политики и философы, способны договариваться вообще и по поводу справедливости в международных отношениях в особенности. (Смотри мою статью «Религия и современная действительность»). К тому же религиозность религиозности – рознь и религиозность, оторванная от рационализма, тяготеет к фанатизму, что мы и наблюдаем сегодня, особенно в исламском мире, но не только. А то, что религиозность может и должна сочетаться с рационализмом, я показал в моей философии. (Смотри «От Моисея до постмодернизма. Движение идеи», Киев, 1999, «Герменевтика» и др.).

     Выход из создавшегося положения может быть только один – возродить рационалистическое мировоззрение. Для этого, прежде всего, надо исправить недостатки классического рационализма, сохранив его достоинства – задача, с которой в свое время не справились сторонники классического рационализма, включая упомянутых Гильберта и Рассела. Я утверждаю, что я это сделал в моей теории познания («Неорационализм», часть 1, Киев, 1992) и вытекающем из нее едином методе обоснования научных теорий (смотри книгу под тем же названием и статьи, в которых развивается метод и его приложения). Но необходимо еще широкое признание и распространение моей философии и в частности, единого метода обоснования.

     За без малого  30 лет с момента написания мною моей первой философской книги «Неорационализм» и за 15 лет с момента написания первых статей по единому методу обоснования некоторое признание моей философии и единого метода обоснования произошло. Опубликовано пара книг и несколько статей в философских журналах и сборниках, есть положительные отзывы от некоторых известных философов. Но для широкого признания и использования метода обоснования (и всей моей философии) в разных сферах этого решительно недостаточно. А на пути широкого признания и распространения метода или хотя бы широкого его обсуждения, стоит нежелание, прежде всего, философского истэблишмента, но также академического в целом, его признавать и даже обсуждать. И даже то, что достигнуто, достигнуто вопреки сопротивлению истеблишмента. Причина сопротивления - в том состоянии постмодернистской интеллигенции в целом и упомянутого истеблишмента, в частности, которое я описал во многих статьях (смотри, например («Современная интеллигенция») и которое порождено кризисом рационалистического мировоззрения. Отсутствие внятных критериев научности, которые дает только единый метод обоснования, привело к тому, что наука в целом, причем гуманитарная больше, оказалась зашлакована большим количеством карьерной бездари и немало ее добралось до высших постов, особенно в философии. Они не желают признания единого метода обоснования, поскольку он может высветить их собственную научную несостоятельность. Ситуация усугубляется также деформацией системы ценностей в обществе в целом, связанной все с тем же кризисом рационалистического мировоззрения и наступлением эпох модернизма и постмодернизма. Эта деформация не могла не коснуться и интеллигенции, включая научную. В результате даже талантливые и честные ученые, являются честными, так сказать, с ограниченной ответственностью. Они честно делают науку, но закрывают глаза на то, что творится вокруг них, даже в сфере их родной науки. Эту ситуацию в науке, а особенно в философии, а также как философский и научный истеблишмент борется против признания моей философии, я описал во многих статьях со многими конкретными примерами. (Смотри, например, «Академики», «Наука в Украине», «Полемика с украинской Академией Наук», «Полемика с профессором Смирновы» и т. д.).

     Таким образом, получился замкнутый круг. Человечество нуждается в едином методе обоснования научных теорий, я этот метод разработал и предложил, но для его широкого применения необходимо признание профессионалов, поскольку широкие массы в этом не разбираются. А профессионалы, не будучи в состоянии опровергнуть метод и вообще спорить со мной, тем не менее, признать его не хотят, поскольку служат не истине и обществу, а своим шкурным интересам. А деморализованы они, как и общество в целом, в основном, как раз благодаря отсутствию признанного единого метода обоснования.

     Можно ли разорвать этот замкнутый круг? Единственный шанс я вижу в том, что честные ученые, которых все же не так уж мало, перестанут быть честными «с ограниченной ответственностью» и возьмут на себя ответственность за судьбу человечества и своих стран, как сделал это в свое время, скажем, Сахаров. Пора понять, что сегодня честно двигать науку в своей области, в какой-нибудь атомной физике и игнорировать то, что творится не то что в мире в целом или твоей стране, но даже в самой науке, это на самом деле не означает быть честным человеком. Потому что результаты развития атомной ли физики, генетики ли или нанотехнологий могут и еще как могут быть использованы во вред человечеству. Тем более, если духовная сфера и политика находятся в руках прохиндеев или в лучшем случае людей, не обладающих необходимой школой аналитического, рационального мышления. Конечно, не каждый честный ученый, даже при желании, может повторить путь Сахарова. Но поддержать тем или иным способом признание и распространение единого метода обоснования может каждый.

    Честные ученые всего мира объединяйтесь! В ваших руках сегодня судьба человечества!

 

    Примечание:

    Упомянутые в тексте, но не опубликованные в печати работы можно найти на сайте моего института www.philprob.narod.ru