Очерк N 7

 

СВОБОДА  КАК  ФАКТОР  СОЦИАЛЬНОГО  ПРОГРЕССА

 

Человечество всегда высоко ценило свободу. Она всегда была высшей ценностью.  Ценнее ее была только жизнь. Все восстания рабов и крестьян проходили  под лозунгом борьбы за свободу. Этот лозунг во все времена выражал чаяния народа, и в нем по существу всегда было одно и то же:  "свобода слова", "свобода деятельности", "свобода вероисповедания", "свобода труда" и тому подобное. Сегодня с оглядкой на историю можно сказать,  что этот выбор делался не случайно. Всякий раз он был подсказан разумом и чувствами.

Этой теме посвятили свои труды многие классики  философии такие,  как Спиноза, Гегель, Бердяев и другие. Если обратиться к энциклопедии,  то там можно найти ссылки на добротные  философские работы.  Однако создается такое впечатление, что научное содержание понятия свободы в нашем обществе не было воспринято и не было востребовано.  Фактически оно осталось без применения в наших социологических исследованиях. Автором настоящего очерка ставится скромная  задача  - рассмотреть в краткой форме отношение к нему Маркса и его последователей, а также современных философов. 

Категория свободы является одной из центральных в  социологии.  К сожалению, марксисты уделили ей непростительно мало внимания.  Они предпочли "обходить ее стороной".  У Маркса фактически ничего нет о свободе,  кроме  отдельных высказываний.  Он избегает этой темы,  и понятие "свободный труд" у него явно не имеет определения.  Свобода рассматривается им абстрактно без учета конкретных исторических условий. Примечательно,  что исследователи этой  темы  смогли  представить лишь несколько цитат из работ Маркса и Ленина.  Поистине безгранична "скромность" классиков марксизма. Причины такого отношения  весьма  очевидны.  Эта  категория не зависит от классовой структуры общества,  поскольку свобода  дорога  абсолютно  для всех,  для  представителей  всех  классов и сословий.  Поэтому марксисты обычно ограничивались лишь  общими  рассуждениями  о ней.  Нежелательным  было  также  обсуждение  главного лозунга Французской революции XVIII века:  "Свобода, равенство, братство",  поскольку  он был лозунгом нарождающейся буржуазии. К сожалению, в марксизме очень мало уделено внимания понятиям свободы и равенства. Лозунг Французской революции едва лишь упомянут.

Понятие свободы относительно легко проецируется на реальные  жизненные  условия.  В связи с этим естественно возникает рефлексия в виде вопроса:  свободны ли мы, и как мы свободны в нашем реальном обществе? Данная рефлексия в СССР фактически была запрещена.  Мы не могли анализировать  состояние нашей свободы.  Более того, начиная с Маркса, никто об этом не рассуждал применительно к социализму или коммунизму. Нас только убеждали в том, что мы свободны так, как никто другой, ни в одном другом государстве.  Но так ли это было? Для "последовательных марксистов" эта тема была весьма "скользкой".

Есть основания полагать,  что в настоящее  время  еще  не сложилось однозначное отношение к категории свободы, точнее говоря, к ее классической диалектической трактовке. Даже Н. Бердяев не смог увидеть в этой диалектике сущности явления[1]. Некоторые современные исследователи считают эту категорию неприемлемой или неудовлетворительной.  Неоднократно  приходилось встречаться с мнением,  выражающим неприемлемость диалектики свободы.  Авторы таких мнений,  как правило, отрицательно высказываются по поводу широко известного Гегелевского определения свободы "как познанной необходимости" или в лучшем  случае  его "не  помнят".  Часто вместо этого они предлагают "свою философию". К числу работ, содержащих такое мнение, относится, например,  статья доктора философских наук Б. А. Грушина "Возможность и  перспективы  свободы",  опубликованная  в  журнале "Вопросы философии" в 1988 году[2]. В ней сформулирован ряд вопросов,  которые будут рассмотрены ниже.

 Итак, что  же  такое свобода?  В первом приближении - это возможность осуществлять те или иные  поступки  или  действия, проявлять  настойчивость или волю в соответствие со своими интересами и потребностями без сколь-нибудь существенных ограничений.  Люди не вольны в выборе  объективных условий,  однако  они могут обладать свободой в выборе целей и средств, а также в выборе отношения к другим людям. Как правило, всегда существует множество ограничений, от  которых  непосредственно зависит эта возможность.  Причем,  ощущение свободы - не известно. Но, напротив, ощущение несвободы дает о себе знать всякий раз,  когда нас сдерживают ограничения. Диалектика этих явлений с исчерпывающей полнотой разработана  в  трудах Гегеля.  В краткой форме ее можно выразить в виде следующей широко известной формулы:  свобода - суть осознанная  необходимость.  В  соответствие своему диалектическому методу он определил свободу как отрицание необходимости, и рассмотрел  единство этих сторон как целое. Материалистическое уточнение  этой  формулы  состоит  в  замене  термина "осознанная" термином "познанная", что весьма существенно.

Вообще определения Гегеля полны динамики и  представляют  собой описания логики движения вокруг конкретного противоречия. Каждый момент такого движения - это только необходимый  момент  и только часть целого. Всякое такое определение имеет форму развития ("развертывания").  В соответствие  данному  подходу свободой  может обладать только то,  что имеет активное начало или волю.  Универсальным субъектом такого рода  является  дух. Употребление  этого термина часто служит поводом для обвинения Гегеля в идеализме.  Часто это бывает справедливо. Но вместе с этим  нельзя  не  видеть,  что понятие духа представляет собой весьма емкую абстракцию, опираясь на которую, Гегель смог дать много  определений,  которые хорошо согласуются с действительностью.  В частности это позволяет сказать очень многое о духе человеческом и о самом человеке.

Сущность определения  свободы по Гегелю состоит в следующем:  дух как носитель активного начала или воли познает (в широком смысле) необходимость  и  в этом акте обретает свободу (свободу от этой необходимости).  То есть,  процесс познания необходимости,  преодоление ее есть освобождение, снятие этой необходимости. Существенными  здесь являются два момента:  несвобода и свобода. Данная последовательность имеет неслучайную ориентацию -  первое  переходит  во второе.   Преодоление начинается с осознания, а завершается  познанием в широком смысле. Эти моменты,  чередуясь,  образуют бесконечную  последовательность элементов социального прогресса.     

Один из аспектов бытия духа как "осуществленного понятия" определяется следующей диалектикой.  Дух всегда свободен, поскольку "  ...  в этом полнейшем противоречии с самим собой дух все еще остается тождественным с собой и потому свободным"[3]. То есть дух в “противоречии с самим собой” и тождественен, и не тождественен себе. Именно в этом, в частности, состоит противоречие. Эти два момента всегда имеют место. Противоречивость и определяет собой движение, и является ограничением. Поэтому момент тождественности является и моментом свободы.

"Действительная свобода  не есть поэтому нечто непосредственно сущее в духе,  но нечто такое,  что еще  только  должно быть порождено его деятельностью"[4].

То есть, свобода не столько некая наличность или положенность,  сколько протяженное во времени "порождение",  переход. Сущность явления исчерпывается этим движением,  его содержанием.  "Как самой себе дающая содержание, воля есть у себя, свободная вообще"[5].

Иными словами, проявление воли ("воление") есть отношение к  какому-либо  обстоятельству  (или чему-то внешнему).  Здесь уместно говорить о целенаправленности воли или содержании  необходимости.  Последняя индуцирует волю, активизирует ее. Причем свобода только как воление - это лишь сторона. Ее сущность состоит в диалектическом единстве свободы и необходимости.  Из определения Гегеля следует, что в какой-то степени свобода как таковая всегда имеет место. Но с другой стороны, ее необходимо обеспечить какой-либо деятельностью и, в частности, политическими  средствами. Первое является главным, ведущим условием.

Философский подход предполагает самую  широкую  трактовку категории "необходимость". В широком плане необходимость - это состояние противоречия социального субъекта с объективной  реальностью, имеющее бесчисленное множество форм. Это прежде  всего  совокупность  объективных  условий,  актуальная проблема любого рода,  а также потребность, препятствие, ограничение,  отношение,  от которого зависит жизнь и смерть.  Это все то,  от чего невозможно просто уйти,  что невозможно миновать без потерь.  Например, Маркс пишет об экономической необходимости.  "Необходимость" в его определении -  это условие несвободы,  другая сторона свободы, ее отрицание.

Подчеркнем, что та или иная необходимость сама себя обнаруживает, актуализирует в процессе расширения практической деятельности. В частности она может иметь форму закона или иметь случайный характер. Все особенности этой категории обстоятельно  рассмотрены в философской литературе,  посвященной вопросам диалектического материализма. Заметим лишь, что некоторые исследователи  склонны  отождествлять необходимость с  объективной реальностью.  Это не верно.  Далеко не с любой объективной реальностью связана необходимость.  Последняя порождается только такими реальными условиями, от которых непосредственно зависит бытие субъекта,  которые составляют круг его интересов.  Часто она порождается его деятельностью.

Термин "познать" предполагает опосредование,  и гносеологический аспект здесь является ведущим. Термин включает в себя собственно познание, постижение сущности, а также развитие той деятельности, в результате которой неизведанное превращается в составляющую широкой практики. Иначе говоря, это такое опосредование,  которое снимает необходимость любого содержания, любой природы. Результатом данного акта является свобода.

В широком  плане познание необходимости тождественно познанию объективного мира.  Познать необходимость -  это  значит обрести возможность деятельности,  жизнедеятельности и возможность самой жизни.

И вместе с этим "Субстанция духа есть свобода,  т. е. независимость от некоего другого, отношение к самому себе"[6].

Но  Гегель  считает необходимым уточнить это положение: "Свобода духа,  однако, не есть только независимость от другого, приобретенная вне этого другого, но свобода, достигнутая в этом другом, - она осуществляется не в бегстве от этого другого, но посредством преодоления его"[7].

Эта независимость возникает как результат активности  духа, как результат проявления его воли, воления. Человек бывает свободным в своем сознании (или духе), если не испытывает сомнения или угрызений совести.

Таким образом,  в наиболее широком плане свобода - это не собственно свобода как чистое воление или произвол, но диалектическое единство свободы и необходимости.  Это единство абсолютно, поскольку всегда то и другое имеют место и первое ограничено вторым в любой момент и в любых условиях.  Это единство прогрессивно развивается, поскольку развивается каждая из этих сторон. По этой причине свобода всегда относительна,  и в этом состоит второй момент абсолютного.

Но возможен  и иной подход.  Если необходимость метафизически ограничить или положить равной нулю,  то  свобода  будет бесконечной величиной.  Например, отшельник, порвавший связи с обществом, формально несравненно более свободен,  чем обычный человек. Но  самыми свободными в этом смысле являются душевнобольные люди или люди пребывающие в состоянии комы  (на  грани жизни и смерти).  Такая точка зрения является идеалистической, и она,  в частности, принадлежит К. Ясперсу. Она является оригинальной, не лишена логики,  но отражает не столько объективную реальность, сколько ее исключительные экстремальные моменты.[8] Такова точка зрения экзистенциализма.

Диалектика свободы свойственна только для живых существ, проявляющих активность по отношению к внешнему миру, и реализуется в совокупности тех условий,  в которых осуществляется выбор или принятие решения. Неодушевленные предметы духом не обладают, они не имеют воли, для них не существует предпочтения, они  ничего  не выбирают.  Необходимость для них - суть форма детерминизма и только,  и поэтому она никогда не переходит в свободу.  То или иное событие или исход реализуется для них случайно,  т.  е.  по законам теории вероятностей,  и  не представляет собой акта воли и выбора. А поэтому "свобода воли электрона" - это только чепуха.

Вот еще один пример философской спекуляции: "Работа делает человека свободным".  Эта немецкая формула, конечно же, верна, взятая сама по себе,  поскольку предполагается, что трудящийся человек в полной мере пользуется результатами своего труда. Но она являет собой верх лицемерия по отношению к узникам концентрационных лагерей, она является надругательством над их человеческим достоинством. В этих специфических условиях данная формула принципиально не верна, поскольку узники находятся вне общества, пользующегося их трудом. Здесь нет замыкания по результатам труда.

Завершая анализ философского определения  рассматриваемой категории,  уместно привести слова Сергея Залыгина из "Напутствия" к книге "Опыты":  "Свобода не возникает из  самой  себя, она - результат преодоления несвободы,  также, как и несвобода - результат лишения свободы человека,  нации, государства, человечества"[9].

И далее:  "Но в то время,  как догматизма,  как несвободы человеку хватает  всегда  и  везде,  свобода и недогматическое мышление - в вечном дефиците,  даже  и  тогда,  когда  человек очень плохо, неумело и себе во вред ими пользуется"[10].

Понятие свободы дает основание для другого очень  важного понятия, характеризующего состояние общества. Таковым является "демократия". Оно также противоречиво, как понятие свободы. По определению демократия - это власть народа, а точнее говоря,  - власть многих. А как "многие" могут обладать властью?  В самом этом определении уже есть отношение тождества, поскольку по предположению эти "многие" должны иметь отношение к одной и той же власти, а значит и к самим себе с позиций этой власти. Есть только одна возможность обеспечить такое условие: их нужно сделать свободными и равными в правах, т. е., внутри системы законов, принятых в обществе. Здесь социальное равенство имеет  принципиальное значение, поскольку (в строгом смысле) неравенство влечет различную степень свободы.

Всякий закон  имеет момент безразличия,  представляя собой форму чуждой положенности, благодаря чему он обеспечивает равные права и равенство граждан.      Гегель пишет:  "Право есть прежде всего  непосредственное наличное бытие,  которое дает себе свободу непосредственным образом ..."[11].

Другими словами, закон дает свободу в виде права, т. е., в виде принимаемых обществом социальных отношений, имеющих форму совокупности корректно оговоренных ограничений,  либо, напротив, снятых ограничений.  И, конечно же, в этом смысле "система права есть царство осуществленной свободы"[12].

Совокупность официально принятых законов составляет конституцию, определяющую сущность конкретной  демократии.  " ... под конституцией  следует  понимать определение прав,  т.  е., свобод вообще, а также организацию их существования, и что политическая свобода ... составляет их часть"[13].

В  “Критике гегелевской  философии права“  Маркс особо отмечал, что  в демократическом обществе не человек существует для закона, а закон для человека.

Юридические законы,  принимаемые обществом,  являют собой самый яркий случай осознанной необходимости. То есть, закон полагает необходимость (объективное условие), которая сопряжена в данном случае  с  ответственностью. Без  этих двух сторон закон не может быть состоятельным. Демократические порядки в государстве требуют весьма развитой сознательности и дисциплины граждан. Только при этих условиях государство с его демократией обретает устойчивость целого  и способность прогрессивного развития.  Заметим,  что в данном вопросе у  Гегеля  последовательно  материалистическая точка зрения. По его мнению сначала должны быть введены демократические порядки,  воспринимаемые социальными субъектами как объективная реальность, а затем на этой основе произойдет постепенное воспитание граждан в духе свободы и демократии.

Не трудно видеть,  что в рамках этой системы воля каждого субъекта регламентирована, а свобода в своей конкретности выбрана волевым путем, осознанно, с учетом важнейших общественных ценностей и имеет форму отчуждения.  Только в условиях подлинной демократии свобода не переходит в  произвол,  поскольку  в процессе реализации своих отношений субъекты ограничивают друг друга, что  и предусмотрено правом.

Возникновение этих отношений имеет эпохальное значение,  в этом состоит важнейший шаг в развитии цивилизации, после которого исторические этапы общественного прогресса стали характеризоваться как формы демократии,  как закрепленные (зафиксированные государством) условия свободы:  демократия рабовладельческая,  феодальная,  буржуазная и т. д. Одними из первых в истории были законы,  принятые царем Солоном в Древней Греции. Он  учредил  народное  собрание  и  разделил граждан на четыре класса по размерам землевладения и его доходности.  Представители  самого низшего класса - неимущие - имели право выступать на собрании и голосовать.  По свидетельству Ф.  Энгельса  (См. "Происхождение  семьи,  частной  собственности и государства") народ сохранял за собой решающую власть. Законы Солона ограничили власть родовой аристократии.

С абстрактной точки зрения категория свободы состоятельна и в единичном плане,  т.  е., она применима по отношению к отдельно взятой личности (и ее духу).  Но в системе общественных отношений прогресс свободы неизбежно приводит к демократии,  и это закрепляется в правовых нормах. 

Если ограничениями свободы являются естественные материальные условия, то это мало кого огорчает. Например, мы не можем летать как птицы или плавать как рыбы. Мы примирительно относимся к этим обстоятельствам. Но если ограничения для одного человека полагаются другим человеком, то такая несвобода равнозначна угнетению. В этих условиях первый человек является рабом, а второй - его господином. Именно в этих условиях (и только в этих условиях) для первого человека возникает проблема угнетения и неравенства. Последняя разрешается в процессе развития цивилизации. Ее очевидное решение состоит в том, чтобы устранить прямую зависимость одного человека от другого. Допустимыми же остаются только такие ограничения, которые также естественны, как условия природы. К ним относятся принимаемые обществом законы, которые являются одними и теми же для всех граждан. Данная тождественность есть необходимое социальное равенство.

В частности,  Цицерон утверждал,  что только став рабами законов,  мы сможем быть свободными.  "И действительно,  - пишет Гегель, подчеркивая социальный аспект,  - каждый истинный закон есть свобода,  ибо  он заключает  в себе разумное определение объективного духа и тем самым содержание свободы"[14].

В социальном плане всякая демократия - это форма свободы.      Посредством законов государство защищает своих граждан от произвола  и гарантирует многие жизненно важные условия такие, как свобода деятельности и свобода слова в частности. Вместе с этим  всякий  закон расширяет возможности людей,  и это прежде всего касается тех,  кто не очень силен духом. Имеющая здесь место регламентация воли  -  это  важнейшее социальное явление. Для одних с ней связано обретение свободы, для других она определяет ту грань, за которой начинается произвол.  И вместе с этим наряду с производственными отношениями она является отношением социальной общности.

Сам по себе закон как общественное отношение представляет собой отношение тождественности и равенства, предусматривающий вместе с этим и естественное неравенство. “Всякое право предполагает неравенство” - пишет Ленин. То есть, право по крайней мере не исключает неравенство. И далее:     "Всякое право есть применение одинакового масштаба к различным людям, которые на деле не одинаковы, не равны друг другу..."[15].

Выдающийся философ и математик XX столетия Норберт  Винер выразил эту же мысль в математическом стиле следующим образом: "...  равенство, где то, что было справедливым для А и В остается справедливым и в том случае, когда А и В поменять местами ..."[16].

В ХХ столетии идеологи  капитализма  называли свои страны обществом равных возможностей. Это совсем не лишено основания.

Философ М.  А. Киссель справедливо отмечает, что основным критерием  оценки цивилизованности у Гегеля остается "прогресс в сознании свободы",  прогресс,  который в конечном итоге приводит к "современному правовому государству". Этот прогресс замечательнейшим образом отражен в лозунге великой Французской революции "Свобода, равенство, братство". Он в полной мере выражает чаяния людей.  "Равенство" - это равенство всех граждан перед лицом законов,  а "братство" - это солидарность и тесное сотрудничество во имя общих целей. Слова лозунга Французской революции Норберт Винер называет лучшими словами, выражающими требования морали и справедливости в духе западной традиции.[17]

Поскольку выражения "гражданин" и "гражданское общество" являются  понятиями  буржуазного общества,  то этот лозунг был неприемлем для Маркса и его последователей, и они его не рассматривали.  С  точки зрения классового подхода у пролетариев и буржуазии не может быть одних и тех же общественных ценностей, видимо,  полагали  они.  Лозунг буржуазии не может быть пролетарским лозунгом,  и Маркс  выдвинул  свой:  "Пролетарии  всех стран  соединяйтесь!"  Свой отражал классовый принцип и представлялся более пригодным для грядущих классовых битв.

Демократия необходима не столько для того,  чтобы человек почувствовал себя свободным,  сколько для того,  чтобы реально ей  пользоваться.  Отношения равенства перед законом представляют собой благоприятную среду для развития личных  качеств и  таланта.  В  этих  условиях любая сколь-нибудь существенная  социальная проблема доступна любому члену общества. Это позволяет мобилизовать лучшие силы для ее разрешения. Сегодня часто можно услышать иронический пересказ Ленинской фразы о том, что в демократическом обществе “даже кухарка может управлять государством”. Иронизировать можно всегда, но часто это до неузнаваемости изменяет смысл сказанного. Речь совсем не идет  о том, чтобы невежественная кухарка управляла государством, но только о том, что государственные дела в условиях демократии должны быть прозрачными и доступными для каждого, кто пожелает и сможет быть полезным обществу независимо от социального положения.

В конце  ХХ  столетия наиболее значительным достижением в области свободы  является  международная  информационная  сеть "Интернет". Благодаря этому научно-техническому достижению люди всех стран обрели возможность тесного сотрудничества и  общения друг с другом,  игнорируя государственные границы и океаны, разделяющие материки.  Интернет - это  без сомнения форма международной самой широкой за всю историю демократии,  объединяющая людей всех стран мира, включая и пролетариев в том числе. Конечно же Маркс не мог предполагать, что его лозунг будет реализован таким образом.

Для свободы, как и для процесса развития,   свойственно  "наращивание  содержания". Всякое преодоление ограничения - это снятие противоречия и обретение нового содержания.  Но далее следует опосредование новых условий,  в которых органическое развитие - суть "развитие идеи в свои различия",  т. е., оно сопровождается дифференциацией  и развитием новых противоречий. Этот процесс представляет собой нескончаемую череду ступеней,  ряд дальнейших "определений свободы,  вытекающих из понятия предмета" (т.  е.,  духа), который реализуется "долгим и тяжким трудом в ходе истории".

В практическом  плане прогресс свободы связан с развитием знания, практической деятельности,  средств производства и вообще средств жизни. Один из этапов развития свободы - это свобода иметь собственность, быть собственником. Этот этап состоит в расширении сферы деятельности, в развитии свободы выбора. Причем, средства производства имеют значение не столько как объекты собственности,  сколько как объекты свободно применяемые в труде и в деятельности вообще.

Конкретизируя все эти положения, классики философии особо отмечают следующие особенности  общественного прогресса. История   есть не что иное, как последовательная смена отдельных поколений, каждое из которых использует материалы, капиталы, производительные силы, переданные ему всеми предшествующими поколениями; в силу этого данное поколение, с одной стороны, продолжает унаследованную деятельность при совершенно неизменившихся условиях, а с другой - видоизменяет старые условия посредством совершенно измененной деятельности.

Этот процесс сопровождается многочисленными актами выбора и принятия решения, и фактор свободы здесь играет важнейшую роль, поскольку содержание прогресса и его ориенатция всецело зависит от того, что мы выбираем, чем пользуемся и что оставляем новым поколениям. Мы должны выбирать так, чтобы обеспечить большую свободу в будущем.

К фундаментальной разработке  Гегелем  категория  свободы практически  невозможно  что-либо добавить.  И Маркс ничего не добавляет.  Он даже не находит основания для какой-либо критики.  Соответствующие определения он считает известными. В "Немецкой идеологии" он в частности пишет, что только в коллективе индивид получает средства,  дающие ему возможность всестороннего развития своих задатков,  и, следовательно, только в коллективе возможна личная свобода.[18]

Замечательно. Однако,  далее Маркс фактически изменил научной  принципиальности:  "В существующих до сих пор суррогатах коллективности - в государстве и т.  д.  - личная свобода  существовала  только для индивидов,  развивающихся в рамках господствующего класса,  и лишь постольку,  поскольку они  были индивидами этого класса".[19]

Как же это согласовать с тем, что было сказано выше ? Положение о том, что "только в коллективе возможна личная свобода" является тотальным, как сказал бы Гегель, или всеобщим. Но почему же по Марксу оно справедливо только по отношению к  одному классу и не справедливо по отношению к другому ? Конечно, представители господствующего класса имеют больше  свободы  по сравнению с рабами. Однако общественные отношения для человека являются решающими. Даже в коллективе рабов человек более свободен,  чем вне его.  Во втором случае он неизбежно теряет качество человека, возвращаясь в мир животных. В связи с этим категорически  нельзя согласиться с Марксом в том,  что "свобода существовала только для индивидов, развивавшихся в рамках господствующего класса".  С позиций принципиальной науки это совсем не так.  Свобода человека конечно же зависит от его  социального положения,  но  при всех условиях она не может быть "равной нулю". В строгом смысле, даже оставаясь наедине со своими  мыслями,  человек свободен независимо от каких-либо внешних условий. Более того,  личной свободой наделено всякое живое существо, поскольку  в некоторой степени оно тоже является носителем духа. Оно имеет цели и устремления,  оно принимает решения,  обеспечивающие его жизнедеятельность и репродуктивную функцию.

Вызывает вопрос  также и то,  что без каких-либо оговорок государство Марксом относится к "суррогату коллективности".      "... при господстве буржуазии индивиды представляются более свободными,  чем они были прежде, ибо их жизненные условия случайны для них;  в действительности же они,  конечно,  менее свободны, ибо более подчинены вещественной силе"[20].

Это суждение туманно до неприличия и  не делает чести автору.  Как понимать сказанное? О какой вещественной силе идет речь? В  действительности  свободы стало больше или меньше? Здесь уместно применить диалектический метод,  однако Маркс этого не делает,  явно желая скрыть  сущность. Вместо этого он беспредметно рассуждает о "вещественной силе".  В реальном мире всегда имеет  место  подчиненность этой  "материальной силе", т.е.  материальным условиям.  Она всегда весьма велика и вряд ли может быть ослаблена или быть больше.  Какое значение в данном случае имеют факторы случайности?  Вопросов много. Говоря "менее свободны" или "более свободны",  Маркс крайне  небрежно  в данном случае относится к диалектическим переходам. В частности он не желает видеть явления социального прогресса в связи с возникновением новых общественных отношений при капитализме.

Говоря о превращении стоимости и цены рабочей силы в форму заработной платы,  Маркс пишет в "Капитале": "На этой форме проявления ... покоятся все правовые представления как рабочего, так  и  капиталиста,  все  мистификации капиталистического способа производства, все порождаемые им иллюзии свободы ..."[21].

В этой фразе содержится целый ряд утверждений, нуждающихся в уточнении.  Но зададим только один вопрос:  о какой "иллюзии" идет речь,  если свобода всегда только относительна? Например, есть все основания утверждать,  что простолюдин  более  свободен,  чем  какой-либо монарх,  хотя, конечно же, у каждого из них своя свобода и несвобода.  Все это не известно  только  "пролетариям", которым адресовано  очень  многое  в  произведениях Маркса.  В частности в первом томе "Капитала" он пишет, что пролетарии как   субъекты производственных  отношений - это свободные личности.[22] Столь противоречивых утверждений у него достаточно много.

Продолжая логику Гегеля,  Маркс проводит  границу  между "царством необходимости" и "царством свободы".  Он справедливо отмечает, что одно из важнейших проявлений свободы  состоит  в том, что "коллективный человек,  ассоциированные производители рационально регулируют ... свой обмен веществ с природой ...". И далее: "Но тем  не  менее это все же остается царством необходимости.  По ту сторону его начинается развитие человеческих сил,  которое является самоцелью,  истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве  необходимости, как на своем базисе"[23].

По мнению Маркса  "развитие человеческих сил ...  является самоцелью".  Не может быть такой  цели.  Ни  один производственный или экономический процесс в обществе не подчинен цели какого-либо  развития.  Он является подчиненным  лишь  требованиям материальной необходимости, которые и составляют тот самый "базис". Развитие же можно только наблюдать и констатировать, но оно само для себя никакой цели не составляет, оно только внешняя сторона, которая, со всей очевидностью, не может иметь замыкания.

Данное выражение Маркса в целом  не вызывает возражений. Но тем не менее возникает такое впечатление, что можно, якобы, перейти от несвободы к “полной” свободе, можно провести границу между несвободой и “полной” свободой. Такая граница вполне естественно представляется абсолютной. Такое представление, безусловно, является ошибочным. Процесс освобождения, о котором пишет Маркс, является абсолютным в том смысле, что он бесконечен во времени, что эти "царство необходимости" и "царство свободы" как необходимые моменты имеют место всегда, составляя диалектическое единство. В процессе социального развития   при переходе от одних условий к другим   сохраняется вся полнота диалектики и соответствующих противоречий. Поэтому абсолютно любой человек в любых условиях и свободен, и не свободен, и в этом состоит строгий смысл обсуждаемых понятий.

Словосочетание “царство свободы” иногда используется как метафора, выражающая  ту условность, которая предполагает разрешенными проблемы, являющиеся актуальными в текущий момент. Словосочетание “отсутствие свободы” выражает констатацию того факта, что в условиях антидемократического режима в некотором государстве искусственно введена система ограничений, препятствующая развитию свободы. “Отсутствие свободы  … представляет собой смертельную угрозу  для человека”, поскольку в условиях принуждения и гнета “человек теряет самого себя“.[24]

Научный вклад Маркса,  относящийся  к  обсуждаемой  теме, состоит в  том,  что он указал на то,  что в подавляющем большинстве случаев несвобода имеет экономический характер.  Соответствующая необходимость  непосредственно имеет форму необходимости совершать работу большую,  трудную и,  порой,  опасную для жизни, в процессе которой  создаются материальные условия жизни. Так было всегда. Но из этого следует вывод  совершенно  неприемлемый  для Маркса-революционера: несвобода  не создается эксплуататорами, но представляет собой момент бытия,  которое полно  противоречий.

Вообще для Маркса проблема свободы - это проблема класса, разрешаемая посредством революции и диктатуры пролетариата.  Социальные изменения,  обусловленные  поступательным развитием производительных сил и  эволюцией,  не привлекали его внимания, несмотря на то,  что понятия "раб",  "крепостной крестьянин", “рабочий" отражают исторические этапы прогресса свободы.

Вот, пожалуй, и все, что удалось найти у Маркса на данную тему. Очевидно,  нельзя даже предположить, что он недооценивал значение свободы в социальном плане. Тогда почему же он так осторожен и  скуп  в  данном  вопросе?  Почему он ограничивается только редкими упоминаниями этого  термина?  Ответ  достаточно очевиден: диалектический анализ категории  свободы выявляет условия, которые не связаны с классовой структурой общества.

Следует добавить,  что несмотря на всю важность,  до сих  пор осталась не выясненной концепция свободного труда. Примитивное представление о ней возникло вследствие поверхностного восприятия идей Гегеля и Маркса. Согласно укоренившемуся мнению, основополагающим здесь является фактор собственности. Труд, якобы, является свободным,  "когда  средства  производства  принадлежат производителям", когда производитель "трудится на  самого  себя". Не  трудно видеть,  что данный подход ведет к примитивным общественным отношениям, к натуральному хозяйству, к первобытным условиям жизни. Только в доисторических примитивных условиях человек трудится “на самого себя” и только.

Безусловно, зависимость от фактора частной  собственности существует,  но она имеет преходящее значение. Уже при капитализме,  несмотря на то, что  в конституциях было записано “частная собственность - неприкосновенна",  произошло ее диалектическое отрицание,  появилось множество возможностей для подлинно свободного труда.  По  свидетельству известного философа А.  Зиновьева в современной Германии появилась развитая форма  иных  видов  собственности. Каждый желающий может приобрести любое средство производства на любых выгодных для него условиях - землю, технику, технологию, транспортное средство, компьютер.  Наиболее часто  это  бывает аренда. А  частная собственность все в большей степени оборачивается обузой. Поэтому в развитых странах не всегда стремятся ее иметь.

Подлинно свободный  труд  связан с Марксовой концепцией об экономической независимости.  В связи с этим необходимо  обратить внимание на то,  что труд не свободен от самого себя.  Он имеет то же самое противоречие,  что и свобода.  Необходимость труда - это уже несвобода,  но только трудом и можно завоевать независимость. Иными словами несвобода проистекает из экономической  зависимости  человека от результатов своего труда.  Но последние могут быть получены с меньшими усилиями  и  меньшими затратами  времени,  если будут применяться совершенные орудия труда,  средства,  технологии, машины. Т. е., живой труд может освободить  сам  себя,  если он будет создавать новые средства производства,  тем самым развивая сам себя. Применение их в труде представляет собой ту рефлексию, которая является составляющей прогресса. Совершая акты выбора в процессе трудовой деятельности, человек задает нужное направление этой рефлексии.

Таким образом,  свободный труд - это  свободно  выбираемый  труд. Причем, выбирается  все:  условия труда,  средства труда и сам труд. В развивающемся обществе со временем возникают все новые и новые виды деятельности, рабочие места. В идеале человек может сам себе создать рабочее место, выбрав вид деятельности, возможно, никогда ранее не существовавший.

Заметим, что философы Р.  Гароди и Э. А. Араб-Оглы, следуя за  Марксом,  не  рассматривают  свободу как фактор социального прогресса.  Они согласны в том, что она зависит от степени развития  производительных  сил общества,  но не решаются углубляться в эту тему.[25]

В настоящее время категория свободы продолжает привлекать внимание исследователей.  Есть содержательные работы современных авторов. Однако, нельзя сказать, что исследователи достигли единогласия (согласованного понимания) по данному  вопросу. Достаточно велико разнообразие мнений.  Так было всегда,  и об этом Гегель не без огорчения писал: "Ни об одной идее нельзя с таким полным правом сказать, что она неопределенна, многозначна, доступна величайшим недоразумениям ..., как об идее свободы, ни об одной не говорят обычно с такой малой степенью понимания ее"[26].

Все это совершенно справедливо и по отношению к нашим дням. "Обширная разноязычная литература по проблеме  свободы  - пишет доктор философских наук Б.  А. Грушин - полна неясностей и противоречий, вызывает бесконечное множество вопросов и возражений"[27]. Вполне справедливо.  Но это то немногое, с чем можно согласиться в его статье.

Его статья по форме представляет собой последовательность ответов на вопросы, которые сформулировал он сам. Они интересны тем, что отражают важные аспекты,  обсуждаемой темы.  Однако,  далеко не с каждым ответом Грушина можно согласиться.

Вопрос 1-ый: "О чьей свободе - каких социальных субъектах - может в принципе идти речь?" (Или иначе: кто может считаться субъектом так называемого свободного действия?).

На наш взгляд абсолютно любой социальный субъект является  субъектом свободного действия в том числе и узник тюрьмы. В соответствие с  вышеизложенным определяющим здесь является фактор духа и воли,  как формы проявления субъекта. Свобода же является атрибутом  социальных условий. Данное положение являясь всеобщим, не зависит от социального положения и  наличия,  например,  собственности. Оно является одним и тем же для раба и рабовладельца, для крепостного и феодала,  для рабочего и капиталиста.  У каждого из  них своя свобода, но с точки зрения диалектических моментов она - суть одно и то же.

Вопрос 2-ой. "Поддается ли феномен  свободы  однозначному определению?"

Да. Безусловно поддается в рамках диалектической  логики. У Гегеля имеется множество определений, которые содержательны и полны глубокого смысла подобно математическим абстракциям.  Они вполне "работоспособны" с учетом новых знаний и фактов.  Более того,  новые знания лишь усиливают их и подтверждают.  Отвечая на данный вопрос,  Грушин учитывает "интересы свои", "интересы чужие",  и это по его мнению приводит к коллизии. К какой ? Бытие противоречиво,  и к этому нечего добавить. Любые интересы снимаются в необходимости. Любые действия индивида - это всегда действия в условиях необходимости.  Его выражение "... свобода индивида может реализоваться и вне познанной  необходимости  ...  "[28]  по меньшей мере не понятно.   То, что не является необходимым, не может иметь отношения к свободе. Деятельность вне необходимости лишена всякого смысла.

Вопрос 3-й. "Является ли свобода изначальным и неотъемлемым атрибутом человеческого существования?"

Да, безусловно. Гегель говорит, что дух всегда свободен. Но только ее мера может быть самой  различной. Некоторая мера свободы всегда имеет место как атрибут воли. Наиболее существенные ограничения для нее порождаются природными и социальными условиями бытия.  Но как те, так и другие в конечном итоге преодолеваются в процессе социального развития и, в частности, достижениями в области науки и техники. Свой отрицательный  ответ  на  данный  вопрос  Грушин подкрепляет следующими словами из сочинений Маркса:  " ...  первые выделившиеся из животного царства люди были во всем существенном также несвободны, как и сами животные ... "[29].

Это совершенно верно.  Но вместе  с  этим люди были также свободны, как животные и птицы.  Вообще каждое живое существо свободно и несвободно в соответствие своему образу жизни.

Вопрос 4-ый.  "Каковы предпосылки, или исходные  условия, возникновения свободы?".

Главным  условием возникновения свободы являются, дух, воля, жизнь и ее прогресс. Поэтому для всякого живого существа всегда имеется некоторая свобода,  в этом состоит ее  абсолютный  момент. Но  вместе с этим всегда существует и необходимость как второй абсолютный момент.  Диалектическое единство этих моментов составляет  основу  бытия духа и его воли.  Поэтому нельзя говорить о каких-то "минимальных условиях"  или,  что  свобода "возникает". Ее  диалектика возникла вместе с жизнью.  "Завоевать" свободу можно,  лишь воспользовавшись наличной свободой. При этом обязательно возникнут новые возможности и новая необходимость.

Маркс пишет,  что  человек  обретает  свободу лишь тогда, когда оказывается "по другую сторону экономической  необходимости". В  этом утверждении выражается некоторая условность, но ни в коем случае не абсолютность. Экономическая необходимость,  в частности  бедность, является наиболее  унизительной для человеческого достоинства и только. Подчеркнем, что диалектика свободы, ее противоречия сохраняются в любых условиях, они принципиально не могут быть "преодолены" каким-либо образом. А поэтому можно лишь от одних условий свободы перейти к другим условиям. Но невозможно обрести свободу в абсолютном смысле.

Вопрос 5-ый. "Становится ли свобода действительностью?".

Она всегда является действительностью со всеми  теми  особенностями, которые обсуждались выше.

Вопрос 6-ой. "Каковы общие условия осуществления свободы?".

Наиболее общими,  как  известно,  являются диалектические условия. Если вспомнить законы диалектики  и  все  особенности диалектического противоречия,  то будет не трудно видеть.  что все они налицо, имеют место и характерны для феномена свободы. Всякие иные  условия и особенности представляют собой частности, которые снимаются в определении, уходят в разряд второстепенных, оставаясь случайным обстоятельством явления,  не имеющим отношения к сущности. Как уже было сказано выше, любой социальный субъект  в  любой  момент  времени обладает некоторой свободой. Но все субъекты различны. Они в частности отличаются тем, что у каждого своя необходимость, каждый имеет нечто свое в качестве актуального.  Поэтому только  в  конкретном  случае можно ответить на вопрос,  что нужно людям для того, чтобы они стали относительно свободными.

Ответы на вопросы 7-ой и 8-ой достаточно очевидны, поэтому нет необходимости заострять на них внимание.

Вопрос 9-ый. "Чем отличается свобода подлинная от свободы мнимой?".

Мнимая свобода - это абсолютное ничто, лишенное определенности и какого-либо содержания (несмотря на то, что этот термин есть даже у Маркса).  Всякую свободу следует  рассматривать только  в аспекте необходимости.  В противном случае анализ обнаруживает все,  что угодно,  только совсем не то,  о чем идет  речь.  А поэтому выражение "мнимая свобода" в лучшем случае может быть только политическим  термином.  Точно  также выражения "полная  свобода" и "абсолютная несвобода" представляют собой лишь метафору, но не имеют точного смысла. Тот абсолют, на который делается намек в непринужденном общении, в строгом смысле свойственен лишь физическим телам или мертвецам. Все случаи, которые рассматривает Грушин, без исключения являются случаями подлинной свободы, и только о ней, как о конкретном предмете и может идти речь.

Всякая реальная свобода - это бытие живого,  жизнедеятельность в условиях несвободы.  Она всегда конкретна, а ее мера - относительна. Уместно говорить о ее содержании. Ее конкретность состоит в том,  что она определяется текущими условиями,  а относительность является следствием относительной значимости этих условий для индивида,  которые в принципе не могут иметь абсолютного значения. От  них  лишь  относительно зависит возможность принятия решения и выбора.

Отвечая на поставленный вопрос, Грушин всякий раз необоснованно  противопоставляет факторы,  имеющие различную природу, от которых зависит поведение человека и его способность  принимать  решения.  На наш взгляд невозможно (да в этом и нет необходимости) провести границу (и тем более строго) между "внешним" и "внутренним" в аспекте обсуждаемых вопросов.  Как то,  так и другое познается субъектом как одно целое "для-себя-бытие".  Как  то, так и  другое  составляют  различные  измерения одной и той же свободы-несвободы. Такие факторы,  как вдохновение, честолюбие, зависть, чувство стыда и униженности и другие составляют то же самое "для-себя-бытие" субъекта и порождают  как  нераздельное целое условия проявления воли.      Поэтому нельзя сказать,  что только относительно некоторых из них субъект  является "подлинно свободным",  причем "в строгом смысле". Относительно каждого из них он свободен и несвободен, но только  в различной мере.  Эта мера индивидуальна и субъективна. И конечно же прав Ленин,  говоря:  "Жить в  обществе  и быть свободным от него нельзя".

Вопрос 10-ый.  "Можно ли говорить о каких-либо общих тенденциях  и перспективах развития свободы?".

Общие тенденции и перспективы развития свободы хорошо  известны.  Они находятся в непосредственной зависимости от социального прогресса.  Они совпадают с  перспективами  развития общества и цивилизации.  Об этом писали многие авторы.  Однако многое здесь еще не обрело устойчивых очертаний в многочисленных попытках дать соответствующие определения.

Завершая обзор статьи Грушина,  заметим,  несмотря на все противоречия бытия,  социальный прогресс сопровождается расширением рамок свободы и в значительной степени представляет собой освобождение человечества от социальных и  иных  ограничений.

Всякий индивид как субъект социальных отношений, преодолевая необходимость, расширяет границы своей свободы. Эта деятельность может быть двоякого рода. Изначально она была трудовой,  производственной.  Но позже она стала еще и  политической.  Но  первая  продолжает  оставаться главной и ведущей, поскольку она составляет базис, определяет материальные условия.

В механике есть понятие "степень свободы", а в кибернетике "степень свободы выбора",  которые обобщаются и легко  переносятся на социальные условия. Это позволяет сделать вывод о том, что  свобода имеет меру,  как меру возможностей.  Поэтому понятия "больше",  "меньше" здесь вполне уместны,  хотя полное упорядочение здесь, конечно  же,  невозможно. Можно сказать, что социальный прогресс в частности состоит в том, что имеет место монотонное (поступательное) развитие производительных сил и фактора свободы.  В связи с этим есть все основания для того,  чтобы сказать, что, например, для политической деятельности в царской России свободы было больше,  чем в СССР.  Придя к власти, большевики ввели такое множество запретов и ограничений,  которых никогда не было ранее. Была запрещена не только политическая деятельность, но  частная собственность, свобода слова,  свода деятельности, свобода вероисповедания и многое другое.  С учетом одних только  этих факторов  советскую власть никак нельзя считать прогрессивным явлением.

Во всяком реальном обществе,  если имел место  достаточно продолжительный отрезок времени эволюционного развития, свобода всегда опосредована общественными отношениями.  Свобода и несвобода  всегда рядом.  Все возможности,  зависящие от свободы, как правило бывают реализованными.  Ее,  как правило, недостаточно.  Она  бывает  регламентирована всевозможными  объективными условиями.  Существуют различные ограничения,  и прежде всего материальные. Капитал всегда ограничен. Кроме этого существуют правовые,  моральные и иные нормативы,  которые воспринимаются индивидами как неустранимые положенности, и которые, обеспечивая стабильность общества, составляют социальную ценность.

Но иногда эти условия устойчивого эволюционного  развития нарушаются  каким-либо социальным катаклизмом,  и тогда многие сдерживающие факторы прекращают существование. Новыми условиями  прежде всего,  как правило,  пользуются люди,  "склонные к инициативе", и авантюристы.  Такие люди не считают себя ни "рабами совести",  ни "рабами законов".  Они явно "избыточно свободны",  для них свобода переходит в произвол. Когда множество таких людей начинает превышать некоторую критическую массу, то наступает “время смуты” или анархии, что неоднократно имело место в истории.

И тем не менее в плане времени свободы должно быть только больше.  Ей пользуются прежде всего "инициативные люди", среди которых встречаются различного рода правонарушители.  Анализируя категорию социального прогресса, философ М. А. Киссель отмечает, что к эмпирической стихии истории относится и "человеческий элемент" - вся та масса желаний, стремлений, интересов, борьба которых образует "материю"  исторического  процесса.  И это  тоже диалектика свободы.  Все это можно считать ее другой стороной,  ее издержками. Но это, конечно же, не может остановить социальный прогресс.

Т. о., очень многое зависит от воли людей. Всякое общество только тогда имеет будущее, если имеет место прогресс в области демократии.  В связи с этим уместно обратить внимание на исследование историка Льва Никалаевича Гумилева. Он изучал условия гибели известных цивилизаций и пришел к заключению:  они погибли в результате отсутствия демократии. К сожаление эти результаты еще не достаточно исследованы и обобщены, но сомнений они не вызывают.

Во все времена очень многое зависело  от  воли  людей  и, подчеркнем,  от  воли политиков.  Свобода политических лидеров слагается из таких составляющих как большие полномочия и большая власть. Но часто власть служит только сама себе, попирая мораль, интересы людей и здравый смысл. Таких случаев известно истории бесчисленное множество. Рассуждая о людях,  наделенных вследствие своего социального положения большой свободой,  Гегель не без горечи замечает: "Только животное в самом деле не винно"[30].

Из всего сказанного следует,  что свобода - это важнейшая сторона прогресса как в личном,  так и в социальном плане.  Во всех аксиологических исследованиях она занимает видное место.      "Свобода завоевывается в борьбе с угнетателями" -  утверждают революционеры.  Это верно, но лишь в первом приближении с учетом лишь примитивного понимания свободы. Человеческая необходимость не определяется одними лишь угнетателями.  После победы над ними экономические проблемы не устраняются,  а вместе с  ними  и несвобода.  Оставаясь верным себе,  Маркс в краткой форме обязательно сообщает научное решение проблемы или делает замечание,  выражающее сущность явления. "Человек только тогда станет свободным,  - пишет он, - когда окажется по другую сторону экономической необходимости".  Это в полной мере согласуется с определениями идеалиста  Гегеля.  Подчеркивая  важность экономических условий,  Маркс косвенно подводит к мысли о том, что свобода прежде всего зависит от состояния производительных сил  и  степени развития труда. Поскольку только последние могут решить проблему экономической необходимости.  А политические обстоятельства имеют значение лишь в той мере,  в какой они ограничивают социальное развитие. Он пишет, в частности, что первые выделившиеся из животного царства люди были во всем существенном  также несвободны,  как и сами животные, но каждый шаг вперед по пути культуры был шагом к свободе. О каких-либо эксплуататорах здесь нет необходимости даже вспоминать. Конечно же "открытым текстом" он утверждает нечто совсем другое.

Самое существенное из всего того,  что с нами сейчас происходит,  как  и во все времена,  - это освобождение.  Наиболее массовое и очевидное состоит в том,  что на улицах наших городов появилось множество торговцев - людей,  сделавших свой выбор в сфере деятельности.  Их труд примитивен и прост,  однако он общественно необходим.  Этот выбор совершили многие советские в недавнем прошлом люди,  и этот акт прежде всего означает для них освобождение от догматов и большевистских иллюзий.  Они стали подлинными материалистами.  И вместе с этим  это  свидетельствует о  появлении инициативы и социальной активности.  И если эти  и иные условия свободы и демократии сохранятся, то успех гарантирован.

Марксисты-ленинцы убеждали,  что движущей  силой  истории является  классовая борьба.  Но с какой же это стати?  Еще Энгельс писал, что человек должен прежде всего “ ... есть, пить, иметь жилище ...  “. Но все эти и иные проблемы решаются только трудовой деятельностью. То есть только благодаря труду человек преодолевает экономическую и иную необходимость и благодаря этому  переходит  из "царства необходимости" в "царство свободы".

Иными словами,  немцы правы:  только труд делает человека свободным. Труд и ничто другое.

 

END

E-mail: wwjack01@ukr.net

В. Яцкевич