Современная демократия

                          А. Воин

                                                              13.08.10

       Известная фраза, приписываемая Черчиллю, гласит примерно так: «Демократия – плохой строй, но лучшего не придумали». Это верно, но следует подразобраться с вопросом, что именно плохо с демократией, как можно демократию подправить и улучшить или хотя бы не допустить ухудшения и все это в контексте современной бурно изменяющейся действительности.

    Прежде всего, напомню несколько истин, хорошо известных, но необходимых мне для дальнейшего анализа. По определению и в прямом переводе с греческого демократия  - это власть народа. Отсюда сразу следует, что качество демократии зависит, так сказать, от качества народа. Чтобы демократия была качественной, нужно чтобы народ был сознательный и граждански активный. Сознательный здесь – это заботящийся не только о персональном благе, но о благе всего общества, а также, а может и прежде всего, понимающий, что к чему, что хорошо, а что плохо для общества.

     Далее заметим, что «власть народа» - это некоторая идеализация, на практике реализуемая в большей или меньшей мере в зависимости от многих обстоятельств. Первое из них – это вышеупомянутое «качество народа». Властвовать ведь хлопотно, напрягает, а отнюдь не все желают напрягаться и, если большинство в обществе не желает возлагать на себя бремя власти, то говорить о власти народа даже при внешне демократической форме правления, не приходится. Не менее важно, как сказано, и понимание большинством процессов текущих в обществе, куда они ведут и куда надо идти. Наконец, большую роль играет форма организации власти. Лучше всего обеспечивает народу реальную власть так называемая прямая демократия, существовавшая в городах - республиках, начиная с Афин и кончая Великим Новгородом, при которой решение главных вопросов осуществлялось собранием всего народа на центральной площади (агора в Афинах, вече в Новгороде). Но даже тогда существовали, выражаясь по-современному, политтехнологи, которые умудрялись манипулировать общим собранием. В современных же государствах со множеством городов и необычайно разросшимся населением, прямая демократия невозможна и существует так называемая представительная демократия, при которой народ вручает реальную власть избранным им представителям (а те делятся этой властью с назначаемыми чиновниками). За народом непосредственно остается лишь контролирующая функция, которую он реализует раз в несколько лет на выборах, когда он может отказать в доверии прежде выбранным и избрать новых. Понятно, что при этом, даже если народ пользуется своей контрольной функцией эффективно, реальной власти у него в руках меньше, чем у выбранных представителей и назначенных чиновников.

      А теперь рассмотрим, что происходит с демократией в результате тех бурных изменений, которые происходят во всех сферах жизни современного человечества. Изменений этих - очень много, они стремительны и драматичны (потенциально, по крайней мере) и их описанию и анализу могут быть посвящены многие тома (и посвящаются). Я ограничусь теми, которые имеют отношение к функционированию демократии.

     Главное из них – это связанный с научно техническим прогрессом экспоненциальный рост информации, осложняющий, чтоб не сказать делающий невозможным, понимание происходящего не только широкими массами, но и элитами, включая саму научную элиту, которая этот стремительный рост и обеспечивает. Общий объем знаний, добытых наукой, становится все более не обозримым не только для простых граждан, но и для самих ученых, в результате чего растет разрыв между теоретическим багажом людей со средним и даже высшим образованием и передним краем науки, а с другой стороны специализация самих ученых становится все уже. В результате обсуждение важнейших для общества вопросов не только в бесконечных интерактивных передачах по радио и телевидению, создающих иллюзию участия широких масс в управлении, но и обсуждение в коридорах власти с участием ученых консультантов, превращается, как правило, в разговор слепых с глухими, в профанацию. Ясно, к какому качеству управления это приводит.

     Я понимаю, что на фоне бесконечной лести всяких популистов народу, это мое заявление звучит шокирующе не только для представителей академической элиты и вообще всех родов власти, но и для широких масс. Особенно для многих участников интерактивных передач, с потрясающим апломбом разрешающих в двух словах (больше двух слов не позволяет формат передачи – ведущий прервет) любые проблемы: «Надо делать, как и них», «Нельзя ничего делать, как у них», «Надо все запретить», «Надо все разрешить», «Надо всех посадить», «Надо всех отпустить», «Надо разогнать нынешнюю власть (неважно какую), а потом хоть потоп» и т. д. Поэтому, прежде всего, я попытаюсь разъяснить это свое заявление и проиллюстрировать его примерами.

     По-сути и в идеале управление обществом сводится к заботе об экономике и культуре этого общества. Всякая политика, внутренняя и внешняя есть функция этой заботы. В этом смысле ничего не изменилось со времен Афин и даже более ранних. Но вот содержание самой «заботы», равно как и содержание экономики и культуры изменились с тех пор колоссально. Остановимся на экономике.

     Экономика Афин держалась на независимых сельхозпроизводителях – крестьянах, ведущих практически натуральное хозяйство. Их нужда в государстве и во власти заключалась почти исключительно в защите от внешнего врага (сочетаемой с возможностью за счет этого внешнего врага или просто соседа поживиться). Для удовлетворения этой нужды государство содержало армию из этих же крестьян и с них же взимало налоги на ее содержание. Таким образом, упрощая, можно сказать, что все управление сводилось к вопросам: сколько брать налога с крестьян на содержание государственного аппарата и армии и начинать или не начинать войну с тем или иным соседом. Не было промышленности, которая производила бы трактора и сноповязалки, горючее для этих тракторов и минеральные удобрения, без чего невозможно было бы обеспечить население страны продуктами питания. Не было сложнейшей финансовой системы с банками, фондовыми рынками, страховыми компаниями, форексами и еще черт знает чем, без чего не может функционировать современная промышленность. Не было сложнейших международных и, в частности, финансовых отношений с МВФ, с транснациональными компаниями, с утечкой капитала в оффшоры, с курсом национальной валюты в отношении доллара, который где-то за тридевять земель  может упасть по неизвестным причинам и, казалось бы, не имеющая к нему отношение экономика современной Греции или Украины, при этом может обвалиться. Поэтому, хотя на агоре  в Афинах или на вече в Новгороде и были споры по поводу сколько и с кого брать налогов и выступать или не выступать на конкретную войну, и были партии, выступавшие за те или иные налоги, за войну или против, и был черный ПИАР («А такой-то хочет войны, потому что ему жена изменяет» и т. п.), но, по крайней мере, суть обсуждаемого народ понимал. А вот сегодня, как показал мировой финансовый кризис, не только народ, но и власти и соответствующие ученые этой сути не понимают.

     Тут обиженные предприниматели и просто держатели акций, которых сегодня в развитых странах большинство (или почти большинство) могут возразить, что они разбираются в экономике, поскольку они в курсе курса валют и котировок акций и имеют с этого прибавку к зарплате. На это отвечу, что, конечно, по сравнению с афинским или новгородским крестьянином средний гражданин современных развитых стран знает много чего такого, в чем те были ни ухом, ни рылом, поскольку ничего такого тогда и не существовало. Но если говорить о соотношении его знаний с тем, что сегодня требуется от гражданина современного демократического государства, то он знает несравненно меньше древних афинянина или новгородца. В лучшем случае современный держатель акций разбирается в микроэкономике, т. е. более-менее ориентируется в вопросе, куда ему вложить сбережения в благополучные времена. Но он не разбирается в макроэкономике и поэтому не знает, когда наступит кризис и все его успешно до сих пор вкладываемые сбережения пойдут прахом. Он не понимает, к чему в перспективе ведет та или иная экономическая стратегия его правительства (а те, кто эту стратегию создают и разъясняют народу, этого тоже не понимают, иначе не было бы глобального кризиса, дефолтов национальных экономик и т. п.), а потому не может сознательно выбирать власть. Поэтому он легко манипулируем демагогами и популистами, обещающими «каждой бабе по мужику, а каждому мужику по бутылке водки».

     Но непонимание не ограничивается одной лишь экономикой. Современная экономика стала такой, какая она есть, благодаря научно техническому прогрессу и без него она не только не может дальше успешно развиваться, она не может даже сохранять свой нынешний уровень. Это не говоря о том, что рост народонаселения земного шара требует и роста экономики для прокормления этого населения. Но давно уже стало ясно, что наука и техника, создавая новые блага, создает и новые проблемы. И эти проблемы еще более чем экономика сложны для понимания не только широкими массами, но и самими учеными. Дело в том, что рациональная наука в силу своей природы идет от частного к общему. На этом пути ей гораздо легче найти практическое применение своих теорий, чем оценить отдаленные последствия такого применения. Для того, чтобы построить двигатель внутреннего сгорания, человечеству потребовалось развить теоретическую механику, теплотехнику, ну и может еще пару теорий. А вот для того, чтобы оценить последствия массового сжигания топлива в этих двигателях, нам не хватает колоссальной суммы теоретических знаний, накопленных с тех пор. В результате сегодня не только простые люди не знают, происходит ли изменение климата в результате загрязнения атмосферы выхлопными газами или в результате процессов на Солнце, но и ученые не могут договориться между собой по этому поводу. По этой же причине нам легче разобраться с микро, чем с макроэкономикой, которая есть результат применения на практике микроэкономических теорий. Аналогичная ситуация и с мирным применением атомной энергии (не говоря про военное), с ГМО, с клонированием и т. д. Для того чтобы разобраться, скажем, в вопросе с последствиями массового применения  ГМО, нужно, во-первых, выйти на передний край современной генетики и ряда смежных дисциплин, что недоступно не только среднему гражданину со средним или даже высшим образованием, но и среднему ученому, не занятому именно в генетике. А во-вторых, и знаний ученого генетика для этого тоже недостаточно. Для того, чтобы создавать новые ГМО, ученому генетику достаточно его специальных знаний. Но для того, чтобы оценить отдаленные последствия массового применения ГМО, и этих знаний недостаточно, ибо требуются знания в гораздо более широкой области, а наш ученый, как сказано, как правило, узкий специалист. Мало того, для того чтобы оценить эти последствия, требуются еще такие знания, которыми современная наука, вообще, еще не обладает. Поэтому все заявления генетиков типа: «Ребята, не дрейфте, каждый новый вид ГМО, прежде чем его запустят в производство, тщательно проверяется и мы Вам гарантируем его безопасность» или «Мы и до ГМО кушали генетически измененные продукты вследствие естественной эволюции», не стоят выеденного яйца. Допустим, мы поверим на слово генетикам насчет тщательности и добросовестности проверки. Но представим себе, что после изобретения двигателя внутреннего сгорания ученые тоже были одержимы желанием проверить его на безопасность. Но разве при всей искренности их желания могло им тогда прийти в голову проверить действие выхлопных газов на изменение климата в масштабе планеты, в ситуации, когда машин (и тепловых электростанций) станет так много, как сегодня? А даже, если бы и пришло, в состоянии ли были бы они это проверить, если и сегодня мы еще не можем в этом до конца разобраться? А что касается того, что генетические изменения происходили и происходят в процесс естественной эволюции и ничего, мы живы, так из теории устойчивости хорошо известно, что там, где малые возмущения не нарушают устойчивости системы, там большие могут не только нарушить ее, но и разрушить систему. Эволюционные мутации – это малые возмущения, а то, что мы вытворяем с ГМО – это колоссальные по сравнению с естественными возмущения системы и посему сравнение генетиков решительно не держит. Для полноты картины приведу еще пару конкретных примеров.

     В рамках международной программы осуществляемой ICSU (International Council for Science), в которой участвует множество научных организаций из многих стран мира, было поручено украинскому Институту Системного Анализа, руководимому академиком Згуровским, разработать концепцию устойчивого развития общества. (В развернутом виде она называется «Глобальное моделирование процессов устойчивого развития в контексте качества безопасности жизни людей).  Устойчивость развития общества выражается в этой модели 3-х мерным вектором с компонентами: экономика, экология и социальное развитие. Устойчивость считается тем большей, чем больше этот вектор. Докладывая модель, Згуровский изложил следующую информацию, основанную на солидном фактическом материале. По мере технического (технологического) развития человечества частота межгосударственных, межнациональных и т. д. конфликтов и их разрушительная мощь нарастают, причем в последнее время достаточно круто. К этому выводу можно прийти, и, не обрабатывая массу информации методами системного анализа на компьютере. С помощью дубины невозможно истребить столько народу, сколько с помощью атомной бомбы. И тут возникает такой вопрос. Экономический рост, являющийся одной из компонент вектора устойчивого развития, тесно связан с технологическим ростом. Получается, что, развивая технологии, мы увеличиваем устойчивость развития (по модели) и одновременно увеличиваем частоту и разрушительную силу конфликтов. Так что, рост частоты и мощи конфликтов это и есть устойчивость? Так зачем она нам такая нужна?

    К этому следует добавить, что модель Згуровского чисто статическая, в ней не рассматривается изменение системы во времени. Для любого ученого естественника понятно, что невозможно исследовать устойчивость процесса, не рассматривая процесс во времени. Но Згуровский – узкий специалист по системному анализу, настоль узкий, что даже в наше время узких специалистов в науке его непонимание таких простых вещей кажется невероятным. Еще более невероятно, что в разработке концепции были задействованы десятки людей и никому из них, как и Згуровскому, не пришло в голову, что такая концепция никуда не годится. Наконец,  отчеты  по разработке концепции периодически высылались в ICSU и, судя по продолжению финансирования программы, вполне одобрялись. Теперь представим себе, что эту концепцию взяло бы на вооружение правительство какой-нибудь страны. К какой устойчивости оно бы привело свою страну? И какая польза была бы при этом от демократии? Может ли сегодня народ реально поучаствовать в выборе правильного пути для страны в этом контексте? Народ в таких случаях разводит руками и говорит: «Против науки не попрешь. Академикам виднее».

      Другой пример, хорошо иллюстрирующий ситуацию, это история с планом бывшего президента Украины Ющенко построить в Украине 30 не то 50 атомных электростанций для того, чтобы продавать электроэнергию в Европу. Казалось бы, после Чернобыля превращать именно Украину в мирового лидера в атомной энергетике – идея фантасмагорическая. И как бы не относиться к Ющенко, не мог он по своей инициативе выступить с таким планом, не опираясь на мнение авторитетных в его глазах ученых.

Таким авторитетом для Ющенко стал

физик атомщик академик В. Барьяхтар, который помимо воздействия на Ющенко, пропагандировал эту идею, так сказать, среди широких масс. В своих публичных выступлениях и в печати он утверждал, что атомную энергетику нужно развивать, несмотря на то, что уже был Чернобыль. При этом он не отрицал, что опасность техногенной катастрофы возрастает в прямой пропорции к количеству энергии, получаемой из единицы массы (скажем из одного килограмма вещества). Поэтому опасность взрыва на атомной электростанции в тысячи или миллионы раз больше, чем опасность взрыва на тепловой. Естественно возникающий при этом вопрос, зачем же брать такие риски или как их снизить, Барьяхтар разрешал таким построением:

     Взрыв де в Чернобыле произошел потому, что инженеров и физиков для него готовили не в КПИ и вообще не в столичном ВУЗе, а посему они были недостаточно профессиональны и недостаточно моральны. Но все будет хорошо, если подготовка таких специалистов будет передана КПИ, вместе с соответствующей прибавкой зарплаты преподавателям.

     Как говорится, все гениальное – просто. Можно, конечно, оспорить эту пословицу: теория относительности – это гениально, но так ли уж она проста? Но для простоты примем эту пословицу за истину.  Но, я надеюсь, физику Барьяхтару известно, что обратное утверждение – все простое – гениально, уж никак не тянет на аксиому. Потрясающая простота предлагаемого им решения проблемы просто дурно пахнет. А ее реализация в таком «простом» виде может обернуться трагедией гораздо большей, чем национального масштаба.

      Кстати, на основе какой именно моральной теории собирается академик Баьяхтар повышать моральность выпускников КПИ (пусть даже одного факультета) в тысячи раз? На основе Марксизма, который преподавался (и ныне преподается) студентам КПИ в качестве такой именно теории, и которым были «вооружены» и те, кто делал в Чернобыле эксперименты с нарушением норм перед взрывом? На основе идей национализма (национального превосходства), старых как мир с его грехами? На основе Христианства с его тысячами конфессий, по разному трактующих Учение, и за плечами которого религиозные войны, Инквизиция, Домострой и т.д.? Или на основе идей сексуальной революции, под воздействием которых в Украине, как грибы после дождя, множатся казино, стрипбары и бордели всех степеней замаскированности?

     Конечно, Украина – это не весь мир и можно предположить, что в передовых странах обсуждение вопроса об атомной энергетике идет на более серьезном уровне. Но, во-первых, катастрофы типа чернобыльской касаются всего человечества, независимо от того, в какой стране они происходят. Во-вторых, а чем, собственно, ситуация в передовых странах отличается от украинской? Ну, там нет такой вопиющей контрастности, не берутся сразу после Чернобыля строить 50 новых атомных электростанций. Но настоящего понимания сути проблемы, как и настоящего ее обсуждения, нет и там. Есть просто некая умеренность, большая осторожность. Это видно из того, что происходит. Ну, испугались после Чернобыля и какое-то время не строили новых станций. А по мере того, как Чернобыль уходит в прошлое, страх забывается и помаленьку, но все больше и больше начинают строить. Вот и вся глубина понимания и обсуждения.

    Правда, последнее время в мире начинает брезжить понимание, что для решения глобальных проблем недостаточно привлечения узких специалистов в одной области науки и много говорится о необходимости междисциплинарных исследований, необходимости выработки взаимопонимания между представителями различных научных дисциплин, нахождения общего для всех языка. И появляется много междисциплинарных семинаров, проводятся междисциплинарные форумы, конференции  и т. д. Но чего стоит эта обильная междисциплинарная деятельность, видно из вышеприведенного примера с «Концепцией устойчивого развития». Создатель этой концепции академик Згуровский является одновременно и руководителем постоянного междисциплинарного семинара в том же КПИ и он же является главным адептом идеи, что общий язык для ученных из разных дисциплин дает системный анализ, специалистом в котором он как раз и является. Насколько помог ему системный анализ при выработке «Концепции устойчивого развития», показано выше. Точно также его междисциплинарный семинар не помог ему понять, что нельзя говорить об устойчивости развития, не рассматривая это развитие во времени.

     В свете всего сказанного попробуем еще раз охватить всю ситуацию и сформулировать более четко проблему, стоящую перед человечеством в этом контексте. Стремительный и все ускоряющийся научно технический прогресс и природа рациональной науки, заключающаяся в том, что ей легче придумать практическое применение ее теорий, чем предусмотреть отдаленные последствия этого применения, привели, во-первых, к страшно быстрому изменению действительности, в которой мы живем (включая нас самих). Это очень быстрое изменение порождает разнообразные глобальные проблемы, перечислять которые нет смысла (о них постоянно говорят и пишут), а также обостряет старые, типа межнациональных и прочих конфликтов. Все это порождает высокую неустойчивость всего происходящего на планете, угрожающую самому существованию человечества. Во-вторых, это привело к тому, что мы перестали ориентироваться во всех этих изменениях, мы перестали понимать, куда мы идем, куда нам нужно идти и что с нами будет завтра. Причем «мы» здесь – это не только простой народ и не только правители, ведущие его, но и ученые, которым по рангу как бы положено это понимать. Следствием этого непонимания является потеря демократией ее эффективности и преимущества перед другими формами власти. Это приводит к росту популярности идеи возврата к тоталитаризму в той или иной его форме: советской, фашистской, даже монархической. Особенно популярна эта идея в России, но и в Западной Европе рост неофашизма не пренебрежим.  Это еще один фактор нестабильности в мире. Вообще, в мире нарастает хаос, который проявляется не только в экономических кризисах, непрекращающихся вооруженных конфликтах, широком распространении террора и т. п., но и в распространении примитивных, сродни средневековым, суеверий, апокалиптических настроений (СМИ и интернет переполнены сообщениями, что на землю летит астероид, который ее уничтожит, что ожидается переполюсовка магнитных полюсов земли, при которой произойдет тотальная катастрофа, ожидается столкновение плит земной коры в районе Исландии, от которого произойдет волна а ля всемирный потоп, завтра начнется атомная война между Америкой и Китаем и т. д.) и в полной апатии и безразличии к происходящему. А эти настроения в свою очередь в разы увеличивают нестабильность ситуации.

     К этому надо еще добавить описанную мной в статье «Глобальный кризис человечества и научно технический прогресс» деформацию системы ценностей западного общества и всего человечества в результате НТП. Когда непонимание сочетается с апатией, с бездуховностью и аморальностью общества, включая его политические и научные элиты, и это при достигнутой и продолжающей расти его преобразовательной (и разрушительной) мощи, ситуация становится практически безнадежной. Возьмем для примера ту же атомную энергетику и ГМО. Правительства, принимающие решения в этих областях, или народ, эти решения якобы обсуждающий, в этих вопросах просто не компетентны. Ученые специалисты, подвизающиеся в этих областях, подразделяются на две категории. Одни не понимают, что они не могут гарантировать безопасности применения атомных электростанций или ГМО, и с большим апломбом склоняют правительства и народ к неверным и опасным решениям. Другие это понимают, но им плевать на отдаленные последствия для человечества, их интересует только их персональная карьера сейчас. И они с еще большим, чем первые, апломбом и рвением склоняют правительства и народ к этим же неверным решениям, поскольку это будет способствовать их карьере и материальному благополучию, будет расти финансирование соответствующих областей науки. А народ, который не в состоянии во всем этом разобраться, либо хлопает ушами, либо огульно ругает власти и ученых, в том числе и тех немногих, кто искренне печется о его благе и способен в чем-то разобраться и объяснить ему это.  

     Так что же в этой ситуации можно еще и нужно делать? Прежде всего, нужно сделать по возможности обозримой картину современной науки, обозримой для самих ученых, для правителей и для народа. Составной частью этой задачи является найти общий язык между представителями разных научных дисциплин, найти четкие критерии, отделяющие науку от псевдо науки, которая сегодня, почти как в средние века, переводит ум за разум рядовым и отнюдь не рядовым людям, усугубляя и без того великий хаос в умах. Найти критерии, отделяющие теорию от гипотезы (сегодня нас то и дело уверяют, что наука, теория доказала то-то и то-то, безопасность атомных электростанций, ГМО, андронного коллайдера и т. д., в то время как теория на которую ссылаются – не теория, а не доказанная гипотеза), найти способ определения границ применимости доказанных теорий. Очень важно также распространить все это на гуманитарную сферу, в которой тысячи конфессий одной религии (а Бог один и истина едина), сотни философских школ и десятки направлений в психологии и психоанализе и между ними нет никакого общего языка (в отличие от сферы естественных наук, где хоть какой-то общий язык все же существует). Критериями научности в гуманитарной сфере являются публикация в солидном научном журнале, который у каждой школы свой и поэтому то, что научно для одной школы, не научно для другой. Ну а для самого солидного журнала критерием при решении публиковать или не публиковать является количество ссылок на уже опубликованные работы. При таком подходе наиболее выдающихся гуманитариев, особенно философов, следует считать бездарью, поскольку у них как раз ссылок на других мало, либо вообще нет (Ницше, Фрейд и т. д.), а новых, еще не признанных, не публиковать и не признавать. А в корифеи выходят эпигоны, бесконечно, но бесполезно цитирующие великих и не великих предшественников. Согласно же единому методу обоснования научных теорий новая фундаментальная теория не может быть построена на аксиомах и понятиях прежней, и посему автор такой теории не нуждается в ссылках на предшественников для изложения самой теории. (Он может это делать только для объяснения, почему прежняя теория не годится). Отсутствие же общего языка и критериев научности (обоснованности) в гуманитарной сфере не позволяет надеяться на прекращение конфликтов между сторонниками различных религий, конфессий,  нерелигиозных идеологий и систем морали и ценностей.

     Но можно ли все это сделать? Я утверждаю, что можно. Ведь ученые естественники находят все-таки общий язык между собой (хотя последнее время все хуже) и рано или поздно принимают всем мировым сообществом некую гипотезу, как теорию, а остальные отбрасывают. Значит, должен существовать метод, с помощью которого они это делают. И этот метод действительно был выработан естественной наукой в процессе ее развития. Правда, до сих пор этот метод не был представлен эксплицитно и работал на уровне стереотипа естественно научного мышления. (Последнее обстоятельство как раз и привело к существенному ослаблению взаимопонимания  и между учеными естественниками, к размыву границ и в этой области между наукой и лженаукой, между теорией и гипотезой  и т. д.). Но если этот метод в принципе существует, то его можно выявить, описать, представить эксплицитно. Это я и сделал в моих работах по единому методу обоснования научных теорий (Философские исследования, №3, 2000; №1, 2001;  №2, 2002 и ряд статей в интернете: www.philprob.narod.ru и др.), основанному на моей же теории познания («Неорационализм», Киев, 1992, Часть 1). Этот метод и дает общий язык ученым естественникам: гипотеза, которая со временем получает обоснование по «единому методу» становится доказанной и признаваемой всем мировым сообществом ученых в соответствующей области естественных наук теорией. Этот метод дает и критерии научности, позволяющие отделить науку от лженауки, уточняет смысл истинности научной теории и позволяет определять минимальные границы ее применимости еще до того, как мы столкнемся с так называемым опровергающим экспериментом. (В случае с андронным колайдером и ему подобных опровергающий эксперимент может закончиться уничтожением человечества).

     Этот метод позволяет сделать гораздо более обозримой современную научную картину мира. Позволяет сделать это, прежде всего, для самих ученых, но если ввести его в систему образования (а его начала можно излагать даже в старших классах средней школы, а в ВУЗах можно излагать в расширенном объеме), то - и для более широких масс. Поясню, почему и как именно позволяет. Одной из основ «единого метода обоснования» является аксиоматическое построение теории. Известно еще из школьного курса геометрии Евклида, что система аксиом определяет все полученные из нее в дальнейшем теоремы, выводы, включая те, которые еще не выведены. Таким образом, разобравшись в системе аксиом теории, вы получаете (при соответствующем навыке) представление обо всей теории, что позволяет быстро входить в любую новую для человека область знаний. Входить, конечно, не на таком уровне, чтобы сразу работать в ней профессионально, но на уровне, достаточном для того, чтобы ученые специалисты не могли тебе навесить лапшу на мозги, типа разобранной выше в примерах. А это и есть то, что необходимо для нормального функционирования демократии, для того чтобы народ не был легко манипулируем демагогами. Конечно, у каждого грамотного в науке читателя давно уже чешется язык сказать, что далеко не все научные теории, даже в физике, представлены в аксиоматическом виде. На это поясню, что человек, владеющий единым методом обоснования, может сравнительно легко вычленить аксиоматическую основу  не аксиоматической теории. Конечно, он может это сделать не на строгом уровне (иначе все не аксиоматические теории давно уже были бы переделаны в аксиоматические). Но на уровне достаточном, чтобы понимать, что может быть в принципе доказанным в рамках этой теории, а на что эта теория претендовать не имеет права.

     Я показал также возможность применения этого метода с соответствующей адаптацией в гуманитарной сфере. И продемонстрировал его на примерах разбора Библии («От Моисея до постмодернизма. Движение идеи», Киев, 1999), марксизма («Побритие бороды Карла Маркса или научен ли научный коммунизм», Киев, 1997), современной биоэтики («Биоэтика или оптимальная этика», интернет) и др.

     Наконец, я показал, что ни системный анализ, ни синергетика, ни тем более диалектика, претендующие или претендовавшие на роль общего языка между учеными разных специальностей, при всем уважении к их достижениям, сыграть эту роль не могут и это может сделать только единый метод обоснования научных теорий. («Системный анализ», Синергетика и единый метод обоснования», «Диалектика» - статьи в интернете).

     Что же произошло и продолжает происходить с разработанным мной (представленным эксплицитно) единым методом обоснования? Произошло и происходит то, что и должно было происходить при состоянии общества и научного сообщества в частности, описанных мной выше (и во многих моих статьях более подробно), при современной демократии. Состоянии, при котором философы и ученые в массе своей перестали быть служителями истины, а стали служилыми, делающими карьеру на науке и ведущими борьбу без правил с конкурентами, не менее жестокую, чем в современном бизнесе, но еще и с элементами феодализма. Нельзя выступать с критикой вышестоящих в научной табели о рангах, лучше и равных тоже не трогать – это нарушение корпоративной «этики», и нельзя претендовать сразу на большие результаты – этим ты задеваешь амбиции корифеев, которые тебе этого не простят. (Как сказал мне мой шеф еще в аспирантуре, когда я выступил с некой идеей: «Если бы Вы были уже профессором, то на этой идее Вы стали бы академиком, а так сидите и помалкивайте»).

     Ну а я ворвался в философию извне с огромными претензиями, чем очень обидел тех, кто удобно расположился на философском Олимпе, после того, как долго восходил на него по всем положенным ступеням. В результате чего и вызвал на себя и гнев «олимпийцев», и корпоративное отторжение со всеми вытекающими отсюда последствиями. Подробности последовавшей борьбы со мной (выходящей далеко за рамки чисто философского и вообще научного поля) я описал во многих статьях, перечислять которые нет смысла (читатель может найти их в интернете, ориентируясь на названия).

    В результате этой борьбы, продолжающейся уже 30 лет с момента написания мной первой книги («Неорационализм»), хотя какое-то признание моей философии уже начинает брезжить, но до сих пор нет нормальной публикации моих работ (а большинство из них есть только в интернете), нет их нормального обсуждения, а общество продолжает оставаться без общего языка, который может дать только единый метод обоснования и без которого невозможно разрешить грозные проблемы, стоящие сегодня перед человечеством.

    Ситуация изменится только тогда, когда кроме безразличных или бузящих на площадях и в СМИ появятся жаждущие истины и готовые послужить ей жертвенно.