Искусство – тренажер целостного человека. Взгляды на искусство постоянно меняются, мало того, они являются разными даже в одном и том же обществе в разных социальных слоях, и у некоторых теоретиков возникает ощущение ненужности искусства. Так, например, воспринимал искусство Лев Толстой и многие “толстовцы”.

Когда мы смотрим древние пещеры, например, в Пиренеях или Гималаях, то мы либо видим на стенах изображения животных уже пронзенных стрелами и копьями, либо изображения животных, около которых видны следы от ударов стрел или копий. Это очень наглядно показывает, что в древности искусство было своеобразным тренажером, своеобразной репетицией перед охотой, перед жизнью и даже высказывания или изображения в церкви содержат в себе уже реализованную цель, как, например, сцены рая или сцены страшного суда.

Высказывание – это то, что просите у Господа, то, что Вам нужно, или благодарение за то, что Он это уже дал, это своеобразный прием опережающего отражения. Прием опережающего отражения очень сильно роднит искусство с философией, по сути дела, именно это позволяет Бердяеву говорить о философии как об искусстве. Если мы начинаем говорить о том, как поступить в том или ином случае, как настроиться на ту или иную музыку, мы неизбежно стремимся ощутить наше единство с миром.

Индивидуальный человек постоянно находится в определенном антагонизме с человеком родовым. Социум, этот наследник рода или даже измененный род, является в современном мире антагонистом по отношению к атомированному человеку. Как в этом случае человеку быть?

Человек здесь начинает поиск цели – поиск смысла как некой абстракции от пути к цели, и абстракции от цели. Человек, утерявший цель, - отчужденный человек, “беспутный”, помешанный человек, не знающий куда идти, но в то же самое время лихорадочно ищущий человек… В этой связи чрезвычайно ярко возникает вопрос об истине, есть ли истина в искусстве?

Познает ли человек мир, создавая? Если искусство есть запись модели мира и запись процесса создания модели мира, то несомненно художник является, с одной стороны, исследователем мира и его сущностных свойств, т.е. истинны, а, с другой, - как ему взаимодействовать с этим миром, где его место в этом мире, какие у него чувства по отношению к этому миру. То есть, в художественном отражении возникает одновременно и модель мира, и чувства человека, и место человека в этом мире. Получается: мир – человек – место.

Когда-то профессор живописи П.П. Чистяков утверждал, что ту или иную картину необходимо видеть как бы уже скомпонованной. Все – и цвет и колорит, и, вообще, все ест подчиненное идее. “Идея диктует все: и рисунок, и цвет, и колорит”.

Существует, однако, и другая точка зрения: “К. Моне – это только глаз, но зато какой!” - писал современник Клода Моне. Это два полюса, два взгляда: с одной стороны, “сон разума порождает чудовищ” (Франсиско Гойе), с другой – “горе от ума” (Грибоедов). Что разрешает эту проблему человека? Проблему решает мир.

Мир – человек – место. Это постоянная взаимозависимость в разные эпохи решалась по-разному. Искусство всегда, во все времена отражало истину в динамическом взаимодействии: мир – место – человек (до христиан), человек – место – мир (период христианства), отчасти и в наше время, мир – человек – место (в наше время). Таким образом, мы получаем истину во взаимодействии, истину в пропорции, в форме самой жизни, в контексте двух неизбежных элементов. Истину отношений (пропорций), истину в отношениях (пропорциях) и истинные отношения.

Столкновение двух противоположных сил, предметов, героев, сущностей и возникновение регулирующего третьего. Введение измененного третьего как способ обнаружения сущности взаимодействия, действительных отношений, действительных не величин, а пропорций.

Так построены сказка, былина, эпос, мультфильм, произведения живописи.

“Не каждая птица долетит до середины Днепра…” (Н.В. Гоголь) – каждая, даже воробей с подбитым крылом (!). Но, усиливая величину реки, усиливается мощь характеров, людей, живущих возле этой реки: Тарас, Остап, Андрей. Или другой пример: в фильме “Ирония судьбы, или с легким паром” - одинаковые квартиры, та же квадратура, такие же названия улиц, те же обои, - одним словом, место изменено по сравнению с жизнью, выдумка, хотя и в пределах тенденции. Тогда начинают усиленно проявляться характеры, люди и мир. В сокращенном времени, в последний день перед Новым годом. Мы начинаем видеть истинные взаимодействия наших героев.

Или, скажем, в Суриковской картине “Меньшиков в Березове” снижается потолок и сразу становится понятным, почему так бегают глаза у Меньшикова, почему так сжат кулак бывшего властителя России. Изменение третьего, в данном случае тоже места, активизирует действие людей и характеров.

Иногда герой произведения сам создает весь мир, как в одном из рассказов Марка Твена, когда дети повстречали молодого человека, имя которому было Сатана. Он вылепил из песка маленьких человечков, оживил их и вообще показал детям, как с кровью с войнами проживало человечество. Потом он растоптал все содеянное. Он предсказал, что произойдет с детьми, кто погибнет и когда. Здесь “перевернутая” зависимость. Падший ангел творил весь мир. Богочеловек Христос оживляет дочь Иаира: “Девица, тебе говорю: “Встань!” в картине И.Е. Репина.

Логика злых сил, являющихся враждебной роду, эта логика – логика врагов, может обретать силу над обстоятельствами. Действия Христа, спасителя роды, также могут приобретать силу над обстоятельствами.

Стремление к целостности через стремление к цели.

В качестве материала для создания произведения человек всегда использует часть вместо целого. Так считал Сергей Эйзенштейн. Мне думается, что эта часть организовывается как целое, конечно же искусство всегда отбор или часть вместо целого, организованная как целое. Взгляд на целостность не может быть в стороне от взгляда на цели той или иной социальной группы, противоположной для антагонистов: у одних – надежда и оптимизм по отношению к определенному действию, у других – трагедия. Поэтому возникает усиленная потребность в создании произведений, позволяющих выживать – своеобразный тренажер выживания и реализации. В то же самое время, и при этом антагонизме все же есть цели, необходимые для всего человечества. В наш период глобализации, когда золотой миллиард, а пять остальных миллиардов не золотые, неизбежно возникает новая форма искусства, идущая через Интернет, усиливается тенденция Бертольда Брехта, когда зрители оказываются на сцене, а актеры в зале, когда теневой герой становится героем действительным. Все эти формы неизбежно ставят человека перед вопросом как организовать жизнь. Идея комикса – объединяющая идея почти всего западного мира, превратившаяся в форме кино в мыльную оперу, создает продукты тоже искусства. Однако это искусство очень часто исключает целостность мира. Страшнее всего то, что в некоторых странах возникает идеи реваншизма, которые организованы в форме искусства, тем не менее, отрицающие единство мира, единство человечества. Несомненно, эти идеи порождают обратную реакцию. Через постоянное отрицание одних социальных групп другими постепенно дорогу пробивает себе некая гуманистическая доминанта, позволяющая достигать, пусть хрупкого, но единства в нашем ХХІ ядерном веке. Через серию уступок и компромиссов мы обретаем постепенно картину новой целостности. Эту картину новой целостности, собственно, и должно дать нам современное искусство: музыка, живопись, театр, кино, приучая человека находить больше близости, сочувствия, взаимопомощи во имя выживания и возрождения всего обновленного человечества.